— Так вот, — подытожил Титов, веером разложив перед Кузнецовым снимки обгоревшего трупа, среди которых был и череп крупным планом. — Вы можете сказать уверенно, что это труп майора Сергеева или вам нужно взглянуть на него лично?
— Он, — внутренне содрогнувшись от предложенной перспективы, ответил Кузнецов.
— Точнее?
— Это труп майора Сергеева.
— Распишитесь, — сказал Титов, положив перед ним бумагу с распечатанным текстом. — Вы облегчили нашу задачу.
Это был акт опознания — обычная филькина грамота, без которой обойтись было нельзя.
«Да уж, облегчил», — подумал Кузнецов, расписываясь.
— Ну вот, Николаич, а ты боялся, — сказал Сапрыкин, выходя из-за стола.
Горячо пожал руку и добавил, показав пальцем на фотографии:
— Собаке собачья смерть.
ЧАСТЬ 2. ДРУГАЯ ЖИЗНЬ
Глава 1. Заблудившийся Евгений
Забиться бы в какую-нибудь дыру, отсидеться, думал Новиков, ковыляя по темному переулку. Рыщешь тут, как тамбовский волк, не хватало завыть на луну, вон круглая какая, будто по циркулю.
Действительно, луна, вынырнувшая из-за туч и осветившая всё холодным мертвенным светом, была ослепительно бела и идеально кругла. Отчего-то сделалось зябко, в ране вдруг забилась острая обжигающая боль.
Миновав посольство Швейцарии, он свернул в неухоженный скверик, сел на скамейку, вынул из дипломата аптечку, но тут луна спряталась за тучи. Начал шарить в коробке, нашел маленький моток лейкопластыря, приспустил штаны, ощупал зудящую вспучившуюся рану. Кровь, похоже, уже не шла, впиталась в джинсы, как в бинт. Сейчас бы спирту, на худой конец водки — обработать, но увы, будем надеяться, что пластырь в спецаптечке не простой, авось не загноится. Он залепил рану, натянул штаны, понимая, что с ними тоже надо что-то делать, утром кровавое пятно проявится во всей красе.
Ну, что, сказал он себе, надо бы домой, в гостиницу, там тебе и водка, и бинты, и портки.
Надо бы, но нельзя. Уж умер, так умер, недаром догорает машина с трупом внутри, дай Бог, чтобы удостоверение сгорело не до конца. Убиенный примерно одного с ним, с Новиковым, роста, тоже светловолос, да, между прочим, и рожей похож, если, конечно, прижмуриться. Ничего, огонь подретуширует. Вовремя попался браток, ох вовремя.
Он двинулся к Малому Харитоньевскому переулку, понимая, что придется с кого-то снимать штаны, эти уже начинали тереть воспаленную кожу так, что невтерпеж.
Между прочим, он прекрасно понимал, что крутится рядом с Лялиным переулком и что нужно срочно менять дислокацию. Нужно-то нужно, а куда идти? В гостиницу, где придется предъявить паспорт или удостоверение на Новикова? Других-то, липовых, документов нет. Это всё, это тогда туши свет. Остается вокзал, где хоть можно по человечески на скамеечке перекантоваться, тут сойдет и удостоверение капитана ФСБ, патруль козырнет, не прочитав даже фамилию.
На Курский возвращаться почему-то неохота, хотя он и ближе всех, остаются три вокзала, из которых роднее всего Казанский. Оно и с документами увязочка, поскольку транспортная связь с Пензой осуществляется именно через Казанский вокзал.
С Малого Харитоньевского он свернул на Мясницкую, а в Боярском переулке при подходе к площади «Красные Ворота» поменялся джинсами с длинным вусмерть пьяным интеллигентом.
Всё получилось довольно культурно.
Человек этот лет тридцати — тридцати-пяти сидел на бордюре напротив магазина «Золотое перо» и мычал. Рядом стояла бутылка, из которой он периодически отхлебывал. Хлебнет, значит, помычит.
— Этот стон у нас песней зовется, — сказал Новиков, присаживаясь рядом.