— Прости, Олег Павлович, но как уехал после школы в Москву, так в Пензу ни разу и не попал, — вздохнув, признался Кузнецов. — Грешен.
— Да что же ты за колобок-то такой — ни с одного боку не укусишь?
Сапрыкин вынул платок, вытер вспотевший лоб и этак ненароком заметил:
— А вот Игорь Кислов говорит, что ты Новикова знаешь.
«Экий бульдог, — подумал Кузнецов. — Вцепится и жует, жует».
— Игорь Кислов? — переспросил он. — Кажется, год назад он приезжал в Управление. Приглашал пивка попить, но я отказался, не люблю быть кому-то обязанным, особенно землякам. Эти из-под земли достанут.
— Тьфу ты, — в сердцах сказал Сапрыкин. — Я ведь не подловить тебя хочу, я думал — поможешь. Есть подозрение, что в Тойоте сгорел не Новиков.
— А в чем сомнение? — спросил Кузнецов.
— На правом виске у трупа повреждение, как при сильном ударе, — ответил Сапрыкин. — С чего бы вдруг? И какого черта его понесло в Гусятников, когда погони-то не было? Шпарил бы себе и шпарил по Мясницкой. Что-то, стало быть, вынудило резко свернуть вправо, а потом не справиться с управлением. Что? Единственный вариант: Тойоту вел кто-то второй, который потом и сгорел. Между ним и Новиковым завязалась борьба, Новиков оглушил или убил его ударом в висок, в результате потерявшая управление машина въехала в Гусятников переулок и врезалась в стену. Тойота загорелась, Новиков ушел огородами к Котовскому.
Кузнецов вздохнул, поморгал, демонстрируя усиленную работу мысли, после чего сказал:
— Похоже на правду, но откуда взялся этот второй, если Сергеев угнал Тойоту?
— Не Сергеев, а Новиков, — поправил его Сапрыкин. — Вот это-то и смущает — откуда он взялся? И ведь, как на грех, ни одного свидетеля, сотрудники угро не в счет, были слишком далеко. Да тут еще ты, Николаич, палки в колеса вставляешь.
Задумался, наморщив высокий, с залысинами, лоб, потом произнес:
— Вызовем Загрицына, чтобы опознал труп. Если не поможет, сгоняем за родителями Новикова. А лучше пусть Загрицын привезет их на своей тачке, время сэкономим.
«Ой-ёй-ёй», — подумал Кузнецов и сказал:
— Пожалел бы родителей-то, Олег Павлович, достаточно и Загрицына. Но если уж так неймется, объявите Новикова в розыск, а труп заройте, не берите грех на душу. Оповестите Новиковых, что их сын героически погиб, тисните в пензенской и московской прессе некролог. Узнав об этом, Новиков, если, конечно, он жив, потеряет бдительность, где-нибудь да высветится, и тут вы его цап-царап.
— В смысле, предлагаешь не костоломить, — внимательно выслушав Кузнецова, сказал Сапрыкин. — Похитрожопее. Что ж, вижу ты всё-таки на нашей стороне. Добро? так и сделаем, уговорил. Только не думай, что ты один такой умный, этот вариант нами тоже прорабатывался. Лично мне гораздо важнее было узнать: врёшь ты или не врёшь.
— Ну и как?
— Да фиг тебя знает. Вроде не врешь.
Сказав это, Сапрыкин осклабился и протянул Кузнецову руку.
Разговор этот кроме естественного раздражения оставил чувство недосказанности и кукиша в кармане, который ему, Кузнецову, незаметно показывал Сапрыкин. Дескать, ты тут можешь как угодно ловчить и вешать лапшу, но нас, гусей лапчатых, не проведешь. Вот с Новиковым разберемся, а следующим будешь ты.
Глава 6. Понедельник. Знакомство с бригадой
Кровать у Штольца была отменная, на ней что вдоль, что поперек запросто уместились бы четыре человека. Матрас такой, что его не чувствуешь, подушка из пружинящего лебяжьего пуха бережно, точно на весу, поддерживает голову и не нагружает шею, простыни ласковые, пахнущие весенней свежестью, а наброшенный на ноги плед невесом и тепел в ту самую меру, когда ни холодно, ни жарко.
Новиков как улегся, так через восемь часов в той же позе и проснулся, прекрасно выспавшийся, полный энергии. Рана на ноге затянулась и ни капельки не беспокоила.
В спальне была изумительная звукоизоляция, и то, что в соседних комнатах шумят, стало ясно лишь тогда, когда он, почистив зубы, побрившись и одевшись, вышел в холл. Понятное дело: было уже одиннадцать, личный клозет имелся только в спальне Штольца, приспичило, однако, народонаселению.
Всего в гигантской квартире на данный момент обитало пятнадцать душ, хотя ночью показалось, что их все тридцать. Новиков по очереди открывал комнаты, потом после моциона закрывал, выпускать возбужденных павианов (а как еще называть этих девиц и пареньков, с утра остограммившихся и накурившихся анаши?) на волю было опасно. Тише всего вели себя в игровой, где ночевали Штольц, ушастый, Ростик и барменша. Когда Новиков заглянул в игровую, оказалось, что трое мужчин режутся в очко, а барменша кемарит на предназначенной Штольцу раскладушке.