Утром бомжи намазали ему физиономию и руки кремом, имитирующим загар, выделили вместо черной униформы запасные обноски — не шибко рваные, но и не с иголочки, в самый раз для кочевой жизни от помойки до помойки, на голову напялили шляпу-лохань, какие любят носить иностранцы, и получился из капитана Андрея Новикова, кстати небритого, натуральный бомж. Только характерного запаха не хватало, но это, как уверили товарищи, не проблема, достаточно в течение дня хорошенечко надраться и переспать под забором. Сам не обдуешься, так собаки обдуют или свои же в дупелину пьяные соратники…
От ночлежки до колодца они добрались минут за пятнадцать, петляя при этом по каким-то закоулкам и порою бредя по щиколотку в воде. Никита шел впереди с факелом китайского производства, который скворчал, как яичница на сковородке, плевался искрами и отчаянно дымил, но при этом расходовался весьма экономно, так что цены ему, опять же халявному, не было.
Наверх они вылезли в безлюдном загаженном прогале между двумя алюминиевыми ангарами, откуда, миновав двор, вышли на неширокую улицу.
Утро было свежее, румяное от низкого еще солнца, живи да радуйся, вот Андрей, зная, что никуда не надо спешить и ни за что не надо отвечать, и возрадовался солнышку этому, птичкам, щебетавшим на деревьях, юной длинноногой красотке, шедшей по тротуару навстречу и чему-то улыбающейся. Ощерился, понимаешь, и получил кирпичом промеж лопаток.
Устояв, повернулся, увидел трех пацанов, вооруженных камнями.
Девица, пройдя мимо, прошипела «Ублюдок» и присоединилась к пацанам.
— Вот я вас, — хрипло прорычал Новиков, боком набегая на них.
Подростки с завизжавшей девицей бросились прочь к ближайшему переулку.
Товарищи, стоя в отдалении, укатывались над обиженным Новиковым.
— Что ржём? — спросил он, подходя.
— Поглядел бы на себя, — сказал Никита. — Чего на неё глаза-то растопырил?
— А разве нельзя?
— Другим можно, а нам лучше не надо. Мы же отбросы.
— Так хорошо же, — сказал Новиков. — И она, вроде, улыбалась.
— тебе, что ли, чучело гороховое? — усмехнулся Никита. — Пацанам этим. И знаки подавала, что ты на неё ноздри раздул.
— Я как-то не заметил. Что же не предупредили?
— Быстрее обучишься не пялиться, — сказал Никита, подходя к урне. — Ну всё, завязали об этом. Делай, значит, как я.
Вынул из урны пустую жестяную банку из-под джин-тоника, поставил её стоймя на тротуар и выверенным ударом каблука сплющил до размеров хоккейной шайбы.
Новиков выудил следующую банку из-под спрайта, поставил торцом и ударил вроде как надо, но банка, как живая, выпрыгнула из-под ботинка и угодила бы безмолвному Славику в нос, если бы тот не увернулся.
Прохожих не было, так что никому не досталось…
Через полчаса Новиков навострился и плющил банки только так, набивая ими грязную клетчатую безразмерную сумку из дерматина.
Помаленьку, понемножку, шаря по урнам и помойным бакам, передвигаясь с улицы во двор, а потом вновь возвращаясь на улицу, которая уже кишела косящимся на них народом, они вдруг очутились в таком месте, где для Новикова всё стало узнаваемым. Был он здесь когда-то. Миг — и он вспомнил ту роковую ночь, когда пришлось спасаться от погони незнакомыми дворами. Да, да, вон там стояла Тойота, дальше, за домом, должна быть опоясанная двухметровым забором охраняемая территория, а еще дальше окаянное жилище певца. Надо же, куда занесло. Вроде бы велика Москва, а всё приходится крутиться на одном пятачке, как будто он заколдован…
Сдав банки в цветмет, они переключились на пластиковые бутылки. Деньги были небольшие, но в итоге на водку хватило с избытком.
Так прошло три дня. Новиков втянулся в работу на свежем воздухе, и если вдруг на горизонте появлялся конкурент, запросто обгонял его, приходя к жирной помойке первым. Тут и товарищи поспевали, соратники, так сказать. В московских помойных баках можно было обнаружить массу полезных вещей, отчего в них не брезговали ковыряться и обычные люди, не бомжи, но мы зацикливаться на этой благодатной теме не будем.
На четвертый день ближе к обеду у метро «Чистые Пруды» он нос к носу столкнулся с Игорем Кисловым. Тот машинально скользнул по нему взглядом, и вдруг насторожился, внутренне напрягся, а Новиков, уловив его реакцию, нахлобучил свою дурацкую панаму на глаза, присоединился к трем дружбанам, и пошли они вчетвером, пьяно базаря, ибо уже остограммились, через Мясницкую в сторону Сретенского бульвара. Перейдя дорогу, Новиков оглянулся. Кислов стоял на том же месте, то есть на площади у метро, смотрел в его сторону, и как только Андрей обернулся, махнул ему рукой — стой, мол. Новиков покрутил пальцем у виска и равнодушно отвернулся, но сомнений у Кислова не снял…