У Малил закружилась голова.
– Берт, помедленней. Я… еще не совсем пришла в себя. Газ. Что это за лиловая мерзость повсюду?
– Этого до сих пор не выяснили. А после того, как наш отдел разогнали, никто и не пытался. Были разные версии. Мы с тобой изучали эффекты в атмосфере, природу этого проклятого вещества. Откуда оно взялось так и не поняли, но некоторые вещи про него вроде узнали. Астрономы говорили, что что-то произошло с солнцем – были какие-то беспрецедентные выбросы вещества, а потом – что-то стряслось с атмосферой. Другие утверждали, что это все из-за падения метеорита на Северном полюсе. А были и те, кто говорил, что что-то произошло с нами. И что на самом деле никакого газа нет. Просто массовое помешательство.
– Потому что многие этого не видели?
– «Многие» – видели. 65 процентов населения планеты. Это когда кто-то еще вел подсчеты.
– И их начали лечить?
Берт вздохнул.
– Поначалу МЫ их лечили. Мал, мы провели кучу исследований. Этот гребанный газ действительно существует. Здоровыми были мы, а не они. Тогда это квалифицировали как форму психического расстройства, подмену картины мира, основанную на нежелании принимать новую действительность. Смешно, да? Потом они просто взяли и «перевернули» эту теорию, объявив больными нас. Сперва это пошло с медицинского сообщества, а затем эту версию поддержали ВОЗ и ООН. И мир в один день изменился. Больше не осталось никаких версий – кроме одной, «правильной». Сейчас кроме меня, да еще нескольких престарелых ученых никто уже и не помнит, с чего все начиналось.
– Столько лет прошло. Почему ты… почему никто ничего не сделал?!
Берт побагровел.
– А почему ТЫ сделала то, что сделала?! Ты просто сбежала! А потом сбегала снова и снова. Сперва я писал тебе, звонил. Но потом… ты просто перестала меня узнавать, и я понял, что ничего уже не вернуть.
– Прости, Берт. Я… я правда ничего не помню.
Повисло молчание. Эдвард следил, чтобы на кладбище не заявились незваные гости. Браун опять закурил. Кажется, уже четвертую. Издали донесся гром. Его звук медленно погас в холодном неподвижном воздухе. Небо расчертили лиловые молнии и Берт вскинул голову.
– Ты видишь это?
– Да… Но хотел бы не видеть…
– Но… КАК? Как ты это выносишь? Я пыталась, но… я просто не могу.
– Если бы не дочь… Она «здоровая». Ну, то есть я хочу сказать, что она не видит это. Я живу ради нее. Она не знает, но я срывался. Дважды. Давно.
Берт повернул голову, чтобы стряхнуть пепел в урну, и Малил увидела на заросшем сединой виске круглый багровый шрам.
– Потом подсел на эти чертовы таблетки. Они превращают тебя в овощ, это не жизнь, конечно… Но ради нее я готов еще немного потерпеть. Мне все равно недолго осталось. К счастью, со старением они еще бороться не научились, поэтому можно умирать без опаски.
– Хватит жалеть себя, слабак, – улыбнулась Малил.
Берт усмехнулся.
– Теперь жалеть себя – это слишком большая роскошь. Нужно быть жизнерадостным до безумия дебилом, иначе почуют неладное и упекут в клинику. Только трудно вылечить человека, который знает, что никакой болезни нет. Тебе ведь это знакомо, да?
– Ты сказал, что уничтожили почти все материалы. Так что-то осталось?
Он замялся.
– Когда эти политики впервые завели свою песню про то, что газ – это выдумки и массовое помешательство, ты забрала все бумаги из своего кабинета. Честно говоря, я подумал, что у тебя с головой помутилось – тогда никому еще на ум не могло прийти, что они это всерьез. Понимаешь, это даже в мозгах не укладывалось! Видимо, мы оба были правы. Я – в том, что у тебя поехала крыша, потому что спустя пару недель ты вообще перестала появляться на работе, а позже я узнал, что ты в первый раз покончила с собой. А ты в своей паранойе предугадала, что лабораторию пустят под нож. Но как бы там ни было… я не знаю, где твои материалы.
– Ну же, Берт, хоть какие-то догадки. Сейчас ты знаешь больше, чем я. Помоги мне!
Молчание.
– Ты помнишь наш городской дом? С сосной во дворе, – внезапно обернулся Эдвард.
Звучало хорошо. Но она не помнила.
– Мы там жили, когда… с тобой начало это происходить. Я помню, как ты пришла с работы с какой-то коробкой, вся не в себе. Я начал расспрашивать, мы тогда поругались, ты выбежала из квартиры, я побежал тебя догонять…
Малил кивнула и снова повернулась к Берту.
– Если я найду документы… ты ведь поможешь мне с исследованиями?
– Прости, нет, я сейчас не могу в это ввязываться. Если бы я отвечал только за себя, но… У дочери нормальная жизнь, я не хочу ей все портить. Пусть… пусть прошлое остается в прошлом…
– Как думаешь, долго она продержится? Когда она проснется утром и увидит за окном не солнце и небо, а этот вонючий колпак? Ты говоришь, я слабая, я сдалась. А она у тебя сильная?