- Я себя таким не считаю, - торопливо сказал Генрих.
Олаф удивленно посмотрел на него и ухмыльнулся.
- А я и не про тебя говорю. Я про Клауса Вайсбера. Я слышал, вы были раньше друзьями? А потом погрызлись. Почему?
- Это наше с ним дело, - отрезал Генрих, удивляясь собственной смелости.
- Еще один хороший ответ, - безо всякой злости кивнул Олаф. - А вот Клаус, я уверен, принялся бы тут же винить во всем тебя. Я таких свиней насквозь вижу. От меня гнилую душонку не спрячешь.
Слушая Олафа, Генрих все больше терялся. Если раньше он ожидал, что его станут бить, то теперь он понял, что тут что-то другое. Но что?
- Твоего папашу как зовут? - спросил Олаф.
- Эрнст. Но он не «папаша», он мой отец.
- И этот ответ мне нравится, - сказал Олаф Кауфман. - Я немного знаю парней, которые называют отца отцом, а не «папашей», «стариком» или бог знает кем еще. Ну так вот, слушай меня. Ты хороший парень - я тебя сразу выделил из толпы идиотов… Правда, в тебе есть что-то странное, но что, не могу раскусить. Похоже, ты действительно видишь такое, чего не могу увидеть даже я. Вот почему мне не хочется, чтоб Вайсберг выставлял тебя дураком. Короче, ты сегодня получил письмо в красном конверте…
- Откуда ты знаешь? - смутился Генрих.
- А ты не смотри, что я выгляжу, как дебил, - ухмыльнулся Олаф Кауфман. - Я прекрасно знаю, что делаю. Мне плевать, что думают обо мне другие. В отличие от них, я свободен. По-настоящему свободен. Понимаешь? Со всех сторон только и слышно, что в этом поганом, смертельно скучном мире невозможно быть свободным. Чушь! Свободным можно и нужно быть везде, даже в загоне для рабов. Понимаешь?
Нет? Тогда выкинь из головы. Со временем поймешь. Ну так вот, ты бы удивился, когда б узнал, что делается в моей голове и как много я знаю. Но это неважно. Пока что. Понимаешь? Так вот, письмо состряпал Клаус, чтоб повеселиться. А мне это не по душе. Терпеть не могу тварюг и подхалимов. Вот, пожалуй, и все. А ты решил, что бить тебя буду?
Генрих кивнул.
- Ну и дурак, - рассмеялся Олаф Кауфман. - Зачем мне тебя бить? Я на самом деле никогда пальцем не тронул ни одного из нормальных парней, а таких большинство. Никто этого не замечает, и это правильно, потому что я этого хочу. В том, что тебя боятся, есть свои преимущества. Понимаешь? Ну так вот, речь не об этом. Что думаешь делать?
- Пойду на кладбище, - уверенно сказал Генрих.
- Зачем лее? Письмо-то лживое. Генрих передернул плечами.
- Разве не понятно? Хочу - иду, не хочу - не иду. Я свободный человек, и мне тоже плевать на то, что обо мне подумают.
- Отличный ответ! - Олаф Кауфман широко улыбнулся и протянул Генриху руку. - Я рад, что не ошибся в тебе.
- А я рад, что в тебе ошибался, - Генрих крепко пожал руку однокласснику.
- На кладбище пойдем вдвоем, - сказал Олаф.
- Почему?
- А разве не понятно? Хочу - иду, не хочу - не иду, - ответил Олаф словами Генриха. - В одиннадцать вечера встречаемся на этом месте. И потом, - Олаф неопределенно пожал плечами, - не мне тебя, конечно* учить, но ты бы прихватил какую-нибудь дубинку, хотя бы полицейскую. Этим идиотам надо хороших тумаков отвесить. Для смеха. Они ведь хотят веселья, не так ли?
С этими словами Олаф развернулся и, смешно вышагивая на своих длинных ногах, двинулся прочь.
Генрих перевел дух, растерянно почесал затылок. «Вот так дела, - подумал он. - Я думал, этот Олаф совсем потерянный человек, а он, оказывается, отличный парень. Как же я мог так ошибиться?»
Глава XV КЛАДБИЩЕ
Кауфман ждал Генриха в условленном месте. - Я кое-что придумал, - сказал Олаф, пожимая Генриху руку. - Нарядимся привидениями - уж чего-чего, а встретить на кладбище призраков они никак не ожидают. Эта ночь им надолго запомнится!
- Но где же мы возьмем подходящую одежду? Олаф вместо ответа похлопал по вместительной сумке.
- Маски и парочка карнавальных костюмов. Ты какой размер носишь?
- Сорок шестой, - ответил Генрих.
- Я почти угадал, - Олаф улыбнулся. - Взял сорок восьмой. Но это лучше, чем сорок четвертый.
Верно?
Генрих кивнул.
- Клаус и его компания соберутся в старой капелле, - продолжал Олаф. - Мы придем туда раньше и затаимся в подвале. Я думаю, они не решатся ночью обыскивать всю церковь. Но для верности мы можем забраться в пустующие ниши для покойников.
Генрих кивнул, но мысли его были заняты другим: за всю дорогу он не повстречал ни одного древнерожденного. А ведь ночами обычно их чаще всего и можно встретить. Генрих подумал, что напуганные скрэбами малыши забаррикадировались в своих домишках.
Уже на полдороге к кладбищу мальчик вдруг вспомнил, что древнерожденные собрались этой ночью устроить зеленым карликам засаду.
- Вот черт! - Генрих остановился и хлопнул себя по лбу.
- Ты чего? - удивился Олаф Кауфман.
- Да понимаешь, я пообещал Плюнькису, что помогу древнерожденным избавиться от незваных гостей, - сказал Генрих и тут же осекся, поняв, что сболтнул лишнее.
- Плюнькису? Какое странное имя, - Олаф внимательно посмотрел на приятеля. - И древнерожденные… Мне кажется, я уже слышал это слово. Только было это очень давно…
Олаф наморщил лоб, но через минуту махнул рукой:
- Нет, не вспомню. Крутится где-то рядом, а не ухватить. Со мной такое часто бывает. Иногда я думаю, что я совсем не Олаф Кауфман…
- Как это? - удивился Генрих.
- Это странная история. - Олаф расстегнул куртку, затем пуговицы на рубашке. - Давай-ка встанем под свет.
Они подошли к одному из уличных фонарей.
- Это родимое пятно у меня с детства, - с гордостью сказал Олаф. - Правда, оно похоже на знак?
Генрих пригляделся и удивленно присвистнул. На левой стороне груди Олафа темнело изображение дубового листа. Почти черный на краях, к центру дубовый листок светлел, и на самом светлом, сером, месте можно было различить бегущего пса или волка.
- Ух ты! - произнес Генрих. - Откуда это у тебя?
- Я же говорю - с детства. А когда оно, мое детство, началось, никто не знает.
- Врешь! Отец с матерью должны знать.
- В них-то все и дело, - вздохнул Олаф. - Я думаю, что они ненастоящие мои родители.
- Почему же ты так думаешь? Они сами признались.
Олаф покачал головой:
- Нет, они ничего такого не говорили. Но я это чувствую. Пошли, Генрих, по дороге расскажу. - Олаф застегнул куртку, поправил сумку на плече, и одноклассники продолжили свой путь.
Глава XVI ЧЕЛОВЕК-ЗАГАДКА
История Олафа настолько заинтересовала Генриха, что он на время забыл и о засаде древне-рожденных, и о встрече на кладбище, куда они с Олафом шли.
- Если тебе не надоело меня слушать…
- Нет, что ты, очень даже интересно, - сказал Генрих. Он и вправду был заинтригован, хотя в глубине души подозревал, что Олаф привирает, а родимое пятно ему сделали в косметическом кабинете.
- По словам моих так называемых родителей, я поздно начал разговаривать - лет в пять или шесть, а ходить научился и того позже. Как будто Я дефективный! - Олаф недовольно сплюнул в сторону. -Врут они. Я ничего этого не помню, а ведь шесть лет - это возраст, когда человек себя уже осознает. Пива не хочешь?
Генрих покачал головой. Олаф достал из сумки бутылку, ловко сковырнул зубами крышечку и сделал большой глоток.
- Ну так вот, о моих родителях - я уверен, что они меня боятся…
Генрих улыбнулся:
- Что ж тут удивительного? Тебя не только они, тебя вся школа боится.
- Ты не понял. Они боятся меня каким-то суеверным страхом. На ночь запираются в спальне и до утра нос не высовывают. А о том, что они каждый раз крестятся за моей спиной, будто я черт какой-то, я уж не говорю - к этому я давно привык. Так вот, то, что. они меня боятся, я понял в восемь лет - это по их словам в восемь. Мы тогда жили возле леса на хуторе, уж не помню на каком: каждый год наша семья переезжает с места на место, кочует по всей Германии, будто убегает от кого-то. Ну, слушай дальше. Однажды случилась буря. Сильная буря, что тут говорить - я таких бурь никогда больше не видал. В четыре часа дня потемнело так, словно наступила полночь. Потом в лесу принялись выть волки… Жуткие завывания то приближались, то удалялись. Потом все смолкло, и наступила невероятная тишина. Даже птицы замолчали, листва перестала шуметь. Я играл в это время во дворе и помню, что сгорал от любопытства. Страха я не чувствовал - мало найдется в мире вещей, способных меня испугать. Зато мои родители, или кто там они есть, бросились в дом, забыв обо всем на свете, в том числе и обо мне. Я услышал, как они придвигают к двери мебель. Мне было смешно, так как близилась всего лишь гроза, а они баррикадировались, словно собрались защищаться от волчьей стаи или банды лесных разбойников.