Спальня Тира, далеко не такая помпезная, как в Адраме, встретила нас мягким светом камина и мускусным запахом сандала. Я изумленно подняла брови и взглянула на воеводу. Тот лишь пожал плечами:
– Я собирался породниться с Нарамом, а потому должен был приобщиться к традициям. Эфирные масла оказались мне по душе больше, чем ваш ужасный горький кофе. Сандал пахнет весьма неплохо.
– Я вас расстрою, Тир, но масла – это не традиция. Когда в тринадцать лет я сожгла человека, его обгоревшее тело преследовало меня во снах. Тогда и появились в моей жизни эфирные масла. Они успокаивали и не позволяли кошмарам вернуться. К тому же сандаловое масло в Нараме чаще используют для кожи.
Тир потупил взгляд, замешкавшись и смутившись.
– Прости, я потушу.
Не обращая внимания на мой протест, Тир затушил огонек под блюдцем с маслом и даже приоткрыл окно, впустив немного морозного воздуха. Пока он возился с защелкой оконной рамы, я уселась на диван и совершенно нагло стащила сапоги, поджав ноги под себя. Заметив мою съежившуюся позу, Тир достал из большого комода пуховое одеяло и заботливо подал мне. Благодарно кивнув, я завернулась в мягкий кокон и выжидающе взглянула на бокал.
– Расскажешь подробней, что произошло за этот месяц? Как я погляжу, змея исчезла с твоей руки, – наливая вино, спросил Тир.
И я рассказала. Тир оказался благодарным слушателем. Он заинтересованно молчал, изредка прихлебывая из бокала. Лишь услышав о превращении Ювхи в Аждарху, издал изумленный возглас.
– Завтра вечером дракон прилетит в Белояров и обратится в Ювху. Она нечеловечески соблазнительна. Думаю, ее красота поможет нам подобраться к Гориславу, – закончила я и осушила бокал.
– Ты хочешь подложить в постель к цесаревичу змею в прямом смысле этого слова? – ошалело выдохнул Тир, на что я коротко кивнула. – Это… так просто, что даже смешно. Но действенно.
– Дело за малым: каким-то образом подослать Ювху к цесаревичу.
– Через два дня похороны императора. Что, если она сумеет столкнуться с ним там? Правда, к тому времени мы еще не успеем поговорить со Златояром.
– Плевать мне на то, одобрит это Златояр или нет. Он может или поддержать меня, или остаться в стороне. Цесаревич умрет, потому что представляет опасность для меня и моих близких, а не для своих младших братьев, – отрезала я. – Кстати, о младших братьях. Вы уже не день и не два существуете с Иссуром под одной крышей, но оба еще живы. К чему бы это?
– Он все так же невыносим, как и раньше, – признался Тир и сделал очередной большой глоток вина. – Но тюрьма и близость каторги что-то в нем изменили. Иссур показывает зубы, но не кусает по-настоящему. В основном, пропадает в одиночестве и пьет. Пожалуй, Дан был прав: на месте революционера остался сломленный мальчишка. Но от этого братец не стал менее опасен, просто ему это сейчас… неинтересно.
– Честно говоря, я рассчитывала, что Дан заберет своего дружка, поможет нам встретиться со Златояром, и они оба исчезнут из нашей жизни навсегда, – призналась я. Мысли об Иссуре все еще заставляли зубы скрипеть от злости.
– Иссур не сказал Дану и пары слов, хотя тот ждал его после заседания суда. Он прошел мимо, будто и не заметил.
«Не веришь единственному человеку, который готов умереть за тебя». Похоже, в душе Иссура бурлили черные топи, но Дана они не принимали.
– Они друг друга стоят, – хмыкнула я и сделала очередной глоток.
Терпкость вина на языке разливалась теплом в груди, Тир тоже потихоньку пьянел. На его щеках заиграл румянец, а улыбка расползлась шире. Тир развалился в кресле и с интересом поглядывал на меня из-под завесы густых ресниц.
– Ты не задумывалась, что было бы, реши мы пожениться, не уходя со своих постов? – вдруг спросил он.
– Вы имеете в виду объединение провинций?
– Именно. Что за глупое правило? Своим союзом мы могли бы положить начало общему роду. Кровь Миреи и Нарама в жилах одного ребенка. Разве не прекрасно?
– Боюсь, Мирея и Нарам не смогут мирно существовать в одном человеке, – хмыкнула я, лукаво взглянув на разомлевшего Тира.
– Не попробуешь – не узнаешь.
– Тир, вы же знаете о моих чувствах. Зачем травите мне душу? – прошептала я и сжала бокал так сильно, что нежный хрусталь едва не треснул. Образ Амира, истекавшего кровью во мраке темницы, вновь возник в памяти, будто я видела его всего пару часов назад.