Пока он оплакивал смерть отца и охотился за призраками, Халова Проба придвигалась, и, как напоминал ему скорбный список имен, выгравированных на Камне Павших за линией бараков, кадет мог запросто умереть на островах и без всяких секретных заговоров. Он возобновил свои долгие предрассветные заплывы, удвоил длину вечерних пробежек вокруг острова и со страстью вернулся к изучению тактики и стратегии. Солнечные деньки в начале весны сменились обложными дождями, от которых униформа становилась насквозь мокрой, стоило только выйти за дверь. После восьми лет тренировок ему вдруг стало отчаянно не хватать времени. Надо было изучать карты, практиковаться в языках, корпеть над схемами флотилий и крепостей – и, разумеется, как всегда, оставались еще учебные бои.
На Карше имелось несколько тренировочных площадок, где и кадеты, и ветераны могли как следует попотеть, бегая учебные дистанции или от души дубася друг друга притупленными клинками. Самые простые из них представляли собой квадраты земли, наспех обозначенные несколькими колышками с натянутой между ними веревкой. И только за западным краем базы, невдалеке от главной посадочной площадки Гнезда, наверху каменистого склона, спускающегося вниз к морю, располагалась единственная на островах настоящая арена – неглубокий, в фут глубиной, широкий круг, утопленный в землю и обложенный по краям камнями.
Валин прибыл незадолго до седьмого колокола, голый до пояса и потный как вол после пробега вдоль периметра острова. Прошла уже неделя с тех пор, как Гвенна обследовала останки Менкерова трактира, и, хотя он не забыл предостережения эдолийца и от него не отступило горе, вызванное убийством отца, неизбежные тренировки несколько отвлекли его от нависшей угрозы. «Пора заткнуться и пристегнуть ремни», как любили говаривать кеттрал; и ничто так не помогало собраться с мыслями, как три фута стали, со свистом несущиеся тебе в лоб.
Конец каждого вечера, с седьмого до восьмого колокола, отводился для занятий, которые в Гнезде значились как «парный ближний бой». Кадеты прозвали это время попросту «месиловом». Те, кому каким-то образом удавалось пережить утро без пополнения коллекции синяков и ссадин, могли быть уверены, что после «месилова» они отправятся на койку с болью во всем теле. Условия были просты: двое кадетов выходили на широкий, неглубоко врытый в землю ринг с западной стороны от оружейной и кузницы. Проигрывал тот, кто первый просил пощады. Иногда поединки велись с помощью затупленных клинков, иногда на ножах или дубинках, иногда просто на кулаках. Один из инструкторов всегда присутствовал – теоретически для того, чтобы проследить за соблюдением немногочисленных правил. На практике, однако, старые солдаты частенько подливали масла в огонь, подбадривая дерущихся градом насмешек и оскорблений со своего края ринга. Иногда делались ставки.
Вокруг ринга собралось сорок-пятьдесят кеттрал – здесь были и ветераны, и кадеты. Кто-то разминал застывшие мышцы, кто-то делал круговые вращения руками, чтобы разогнать кровь, другие тихо разговаривали, сбившись в небольшие кучки. Валин заметил на дальней стороне площадки Ха Лин, Гента и Лейта с Талалом и двинулся к ним по кругу, пользуясь моментом, чтобы перевести дыхание.
– Я хочу сказать, – говорил Лейт, доказывая что-то Генту и разводя руками, – что молоток – совершенно бесполезное оружие. Это просто смешно!
– Он бесполезен, если ты не можешь его поднять, – возразил Гент, скептически поглядывая на руки пилота.
– Шаэля ради, это же плотницкий инструмент! Наверное, не зря каждый из кеттрал носит за спиной два клинка, а не пару молотков! Вал, – он повернулся к новоприбывшему, – скажи хоть ты что-нибудь разумное этому буйволу!