Появившийся на следующий день Шатун был еще мрачнее, чем обычно. Молча отдав Головастику мешок с харчами, он присел на корточки у стены.
— Что-нибудь случилось? — спросил я.
— Да. Я уже не хозяин в своем Доме. Вчера им стал мой двоюродный брат Ардан Полголовы.
— Скинули тебя, значит? — участливо поинтересовался Яган, великий дока по части интриг, закулисных сделок и дворцовых переворотов.
— Нет. Я сам отказался. Нельзя, чтобы весь Дом страдал из-за меня одного.
— Так в чем же твоя вина, объясни. — Я придвинулся поближе к Шатуну. — Может, все это из-за нас?
— Вы здесь ни при чем, успокойтесь. Прорицатели давно искали случай, чтобы поквитаться со мной. Я им всегда был хуже язвы. Да только пока на моей стороне была сила, побаивались. Думаете, для чего меня освободили? Для суда. Чтобы все мой позор видели. И чтоб другим неповадно было.
— Прорицатели — это кто?
— Те старики, которые снимали с нас колодку. Это они умеют — лечить, заговаривать, колдовать. Пусть бы и занимались своим делом, а не указывали всем, как жить. Сами ни есть, ни пить толком не могут, зато третью часть добычи забирают. Пленников топить приказывают. А ведь их обменять можно или к работе приставить. Зачем мне указывать, когда в поход идти? Я всю жизнь на войне провел, сам как-нибудь разберусь. Прорицатели! — Шатун даже зубами заскрипел от ненависти. Таким я его еще никогда не видел.
— Для любого суда нужен повод. В чем собираются обвинить тебя?
— Первая моя вина в том, что я пошел на Вершень, не спросив совета у Прорицателей. Вторая — что все мои воины погибли. Третья — что я сам остался жив. — Он замолчал, уставившись в пол пещеры. — Что я мог поделать? Когда враги со всех сторон набросились на меня, нож намертво застрял в чьем-то черепе, а перегрызть вены на руках мне не позволили… И последняя моя вина в том, что я взял вас под свою защиту. Прорицатели считают вас лазутчиками. А коль я вам покровительствую, следовательно, я изменник. Но, повторяю, эта вина не главная, дело совсем не в вас.
— Ты уже уходишь?
— Да. Мне нельзя задерживаться. За мной стали следить.
— А завтра придешь?
— Приду. Проститься.
— Ты траву-репьевку знаешь?
— Знаю. У нас ее называют цеплялкой. Ветер иногда заносит ее с Вершени.
— Если тебе не трудно, захвати завтра один клубок. Только бери сухую, без семян.
— Хорошо, постараюсь, — пообещал Шатун.
В чем болотники молодцы, так это в том, что никогда не задают лишних вопросов: зачем да почему…
Следующая ночь прошла особенно плохо. Просыпаясь в очередной раз от какого-то кошмара и смахивая с лица всякую ползучую нечисть, я слышал, как вздыхает и чешется Яган, а Головастик бубнит что-то себе под нос.
— Вспоминаешь свою лучшую поминальную песню? — поинтересовался я, чувствуя, что уже не смогу уснуть.
— Нет, придумываю свадебную. Я почему-то верю, что еще спою ее когда-нибудь.
— Завтра и споешь, — пробормотал Яган. — Когда тебя со смертью женить будут.
— Можешь ныть сколько угодно, только я уверен, что мы спасемся. Мне только что сон приснился, что все мы живы и по крутопутью карабкаемся. На Вершень. И Шатун вместе с нами. Кругом радуги играют. Дождик идет теплый-теплый. И так на душе хорошо, так хорошо! Даже рожа твоя отвратительная мне не мешает.
— А ты сам, случаем, не Прорицатель?
— Все может быть.
— То-то и оно. Я давно замечаю, что у тебя мозги набекрень. Скажи, ты с рождения ушибленный или на свадьбах да на поминках умишко отпил?
— А ну-ка прекратите! — вмешался я. — Нашли время скандалить.
— Я здесь ни при чем. Он первый начал, — принялся оправдываться Яган.
Когда по нашим расчетам наверху наступил рассвет, мы зажгли последний факел и в ожидании Шатуна стали наводить в нашем жилище хоть какой-то порядок. На этот раз Шатун прибыл налегке, только под мышкой имел небольшой кожаный сверток, из которого тут же вытряхнул в грязь смятый и спутанный клубок сухой колючей травы.
— Вы поосторожнее с ней. Видите — семена. Другой не нашел. Все руки себе изрезал, пока от какой-то дохлятины оторвал.
Клубок между тем стал пухнуть и расправляться, пока не превратился в шар размером с баскетбольный мяч. Жирная грязь, покрывшая пол нашей пещеры, явно пришлась репьевке по вкусу.