Странно, подумал я. Что могло случиться — ведь вода всегда стояла почти вровень со стенками колодца.
По грудь свесившись вниз, я пошарил руками. Ничего — только илистые, уже успевшие подсохнуть стенки. Судя по всему, вода ушла уже несколько часов назад. Отыскав возле себя глиняный черепок, я уронил его в колодец, и звук, с которым тот покатился вниз по пологому склону, не оставил никаких сомнений в том, что подземный ход свободен от воды на всем протяжении. Резкими, давно забытыми запахами тянуло оттуда: речной тиной, тростником, рыбьей чешуей. Так я сидел у самого края колодца, пытаясь осмыслить значение происшедшего, когда донесшийся из его глубины приглушенный, едва слышный звук заставил меня вздрогнуть. Я мог поклясться, что уже слышал однажды этот заунывный вой, в котором плач перемешался с угрозой. Да, точно! Ошибки быть не могло. Именно так кричал Шатун, подавая сигнал своим соплеменникам. Все сразу стало понятно мне — каким-то чудом наш друг сумел осушить лабиринт и теперь пробивается к нам на выручку.
Я принялся тормошить Головастика и Ягана.
— Вставайте скорее! Воды в колодце больше нет! Путь свободен! Надо спешить!
— Ты действительно всесильный демон! — воскликнул Головастик. — Я до конца жизни буду слагать в твою честь песни!
— Как это — нет воды? — удивился Яган. — Куда же она могла подеваться?
— Я ее выпил! Демону это ничего не стоит! А теперь за мной! Быстрее!
Скользя на задницах по влажному плотному илу, мы как по ледяному желобу съехали вниз до самого места, где наклонный колодец переходил в горизонтальный тоннель. Передвигаться в нем можно было только согнувшись в три погибели.
— Держитесь крепче друг за друга, — посоветовал я своим спутникам. — Кто отстанет, тому наверняка конец.
Ссутулившись и уцепившись друг за дружку, как процессия слепцов, мы двинулись вперед. Достигнув очередного разветвления, я всякий раз щелкал кресалом, чтобы при его краткой вспышке выбрать нору попросторнее. Кое-где было уже совсем сухо, а кое-где вода доходила до колен. Клич Шатуна звучал все явственнее — похоже, мы шли в верном направлении.
— Не нравится мне что-то этот голосок, — сказал Головастик. — Жутко, аж коленки дрожат.
— Не пугайся. Это Шатун подает о себе весть. Кому здесь еще быть, — успокаивал я его, хотя, если признаться, у меня самого поджилки тряслись — уж очень натуральным казался этот вой. Не верилось даже, что человек способен издавать столь дикие и могучие звуки.
В промежутках между отдельными, завываниями слышались уже и шаги — шлеп, шлеп, шлеп, — как будто Шатун передвигался вприпрыжку, на манер огромной жабы. В одном из пересечений лабиринта мы разминулись. Вой стал глуше, шаги удалялись.
— Эй! — закричал я. — Эй! Мы здесь!
Шаги сразу замерли.
— Шатун, иди сюда, — снова позвал я. — Почему ты молчишь?
Ни слова не раздалось в ответ, однако шаги вновь стали приближаться, на этот раз медленно и осторожно: шлеп — пауза, шлеп — пауза, шлеп… Вскоре что-то более темное, чем мрак, шевельнулось впереди.
— Что это за шуточки. Шатун! Ты что, испугать нас хочешь? Перестань, мы тебя уже видим… — Я вытянул руку вперед и щелкнул кресалом.
Вспышка была чересчур неяркой и кратковременной, чтобы рассмотреть все детали.
Но еще прежде, чем погасла последняя искра, я понял, что передо мной стоит вовсе не Шатун.
Более того, это был даже и не человек.
Можете обвинить меня в чрезмерном воображении или, того хуже, — в трусости, но в тот момент я мог бы поклясться, что подкравшаяся к нам тварь вообще не принадлежит к сонму живых существ. Лишь тот, кому случалось поздней ночью в безлюдном месте столкнуться нос к носу с только что покинувшим могилу упырем, смог бы понять мое состояние.
И хотя в сознании запечатлелось немногое: припавшая на задние лапы туша, неимоверно грузная в ляжках и узкая в плечах, длинный хвост-руль, непропорционально короткие передние конечности, приплюснутая бугристая морда с далеко выдающейся нижней челюстью и четырьмя глубокими дырками (две пошире — для ноздрей, две поуже — для гляделок), зеленая, как у квакши, блестящая от обильной слизи кожа, костяные шипы, во множестве покрывавшие плечи и грудь, — всего этого оказалось вполне достаточно, чтобы сломя голову обратиться в бегство.
Вспышка света, по-видимому, на какое-то время ослепила чудовище, но оцепенение длилось недолго (о его окончании возвестил вой, такой раскатистый и злобный, что мои барабанные перепонки, а заодно и сердце, едва не лопнули) — и вслед нам раздалось быстрое: шлеп, шлеп, шлеп. Мы мчались, не разбирая дороги, натыкались на стены и друг на друга. Просто чудо, что в эти первые страшные минуты мы не потеряли друг друга. К счастью, преследователь наш не отличался проворством. Передвигаясь на задних лапах длинными пружинящими прыжками, он, несомненно, легко нагнал бы нас на открытом пространстве, но в узком и запутанном лабиринте преимущество в скорости сводилось к минимуму. Несколько раз, когда мы сворачивали в боковые ходы, зверь проносился мимо, однако всякий раз возвращался и возобновлял погоню. Нельзя было понять, каким образом он отыскивает нас: слухом, чутьем или интуицией, но как мы ни путали след, какие заячьи уловки ни применяли, зловещее шлепанье неотступно следовало за нами.