— И ты действительно имеешь какие-то важные сведения?
— Сверхважные!
— Скажи пожалуйста! А как насчет твоих прежних преступлений?
— Полностью оправдан, — Яган повернулся спиной к своему вельможному собеседнику.
— Ладно, пойдешь со мной.
— Рагнор, этого человека надо обязательно захватить с собой. — Яган схватил меня за руку.
— Ты в этом уверен? — Человек, которого назвали Рагнором, брезгливо глянул на меня.
— Абсолютно!
— Хорошо, захватим и его.
— Без Головастика я и шага не сделаю, — заявил я.
— Относительно этого хулителя можешь не беспокоиться. Кого-кого, а его-то мы не забудем. Посмотрим, как он запоет, когда в пасть горячей смолы нальем.
Вот так из застенков Стражей Площади мы угодили в застенки Стражей Хоромов. Впрочем, именно туда мы с самого начала и стремились.
Сразу же за воротами Ставки нас разлучили. Однако в одиночестве я пребывал недолго — до сумерек. Меня не забыли покормить обедом, но предупредили, что ужин будет поздно, намного позднее, чем обычно.
Значит, намечается попойка, понял я. Уж такой на Вершени обычай: чем богаче и разнузданней пир, тем позже он начинается.
Комната, в которую меня привели с повязкой на глазах, могла считаться просторной даже на Земле. Не комната, а целые палаты. Центр был застлан толстыми рогожами, на которых лежали груды фруктов, стопки лепешек, мед в лубяных коробах и печеные личинки термитов. Хватало и браги — от одного ее запаха у меня закружилась голова. Вот только света было маловато. Всего один факел чадил на стене, и меня посадили как раз под ним. Своих сотрапезников я не мог различить в полумраке, да и располагались они странно — подальше друг от друга, поближе к темным углам. Нет, на Тайную Вечерю это сборище не походило. Не единомышленники здесь собрались, а соперники и недруги, волею неизвестных мне обстоятельств принужденные этой ночью оставить распри.
Ужин начался в гробовом молчании. Какой-то косматый человечишко, ступая неверно, враскорячку, обносил гостей брагой. Одни пили прямо из бадьи, другие пользовались собственными стеклянными бокалами — величайшей ценностью на Вершени, трофеями войны с болотниками. На закуску никто не набрасывался — верно, не жрать сюда собрались.
Прислужник, держа на вытянутых руках бадью, вступил в окружавшее меня освещенное пространство, и я невольно вздрогнул: его ушные раковины были срезаны напрочь, а сморщенные воспаленные веки прикрывали пустые глазницы. Машинально приняв бадью, я только сунул в нее нос, даже губ не омочил. Прислужник, хромая на левую ногу и подтягивая правую, двинулся дальше, а я, подняв взор, убедился, что поступок мой, хоть и не прокомментирован, но не оставлен без внимания. Я чувствовал, что все присутствующие таращатся на меня, как на диковинное животное. Сидевший напротив меня старец (борода его напоминала веник не только размерами и формой, но и степенью замусоренности), так тот вообще буквально ел меня глазами.
Ну и глядите, черт с вами, подумал я, пододвигая к себе деревянный поднос со сладкими корнями. Наемся от пуза, раз уж такая удача выпала. Неизвестно еще, что меня завтра ждет.
Без стеснения выбирая куски поаппетитней, я случайно наткнулся на странный предмет, с большим тщанием вырезанный из дерева. Формой он несколько напоминал большую трехзубую вилку, но по прямому назначению мог быть использован с таким же успехом, как серп и молот знаменитого монумента. Это был муляж, сделанный по памяти или по описаниям, причем сделанный человеком, никогда в жизни настоящей вилкой не пользовавшимся.
Цель, с которой этот уродливый трезубец подсунули мне, была достаточно прозрачной, и я решил подыграть своим визави. Уж если устроили смотрины, то получите все удовольствия сполна. Очередной кусок дыни я поднес ко рту уже при помощи этой самой вилки.
Что-то похожее на глубокий вздох пронеслось по залу. Где-то в углу зашептались. Мне даже показалось, что я различаю голос Ягана. Старик пододвинулся еще ближе ко мне.
В это время было подано главное блюдо — жареные, вернее, слегка подпаленные на огне жабы. Появление запретного кушания, должно было, видимо, означать особо интимный, доверительный характер встречи.
Одну из жаб сразу же пододвинули ко мне. В зале установилась напряженная тишина, которая бывает только в судах при оглашении приговора, да в казино, за секунду до остановки рулетки. Какого поступка ждали от меня? Съем — не съем? Да или нет? Чет — нечет? Тимофей я — или наглый самозванец.
Нет, есть это нельзя даже под страхом смерти, подумал я, с отвращением глядя на зеленый, обгоревший трупик, из лопнувшего брюха которого торчали бледные, испачканные золой кишки. Отрицательно помотав головой, я снова нацепил на вилку кусок дыни. Впрочем, даже она не лезла сейчас мне в горло.