— Вас избили палками, — он наклонился к собеседнику. — Их было трое?
— Пятеро.
Честно говоря, Монтелье не ожидал, что Пераль ответит так сразу. Они были полной противоположностью друг другу: режиссер, худой и высокий, с бесцеремонными манерами тирана — и пухленький живчик-драматург: розовые щечки, завитки курчавой шевелюры, округлые жесты. Бритва и булочка. Впрочем, под тонким слоем теста пряталась сталь, а потому Монтелье резал с пониманием, не желая портить лезвие.
— Вы — опасный соперник, сеньор Пераль?
— С чего вы взяли?
— Ну, пятеро…
— Я — тюфяк. Меня поколотит столетний паралитик. Поднесите кулак к моему носу — и я героически напружу в штаны. Но маркиз де Кастельбро — гранд Эскалоны. Негоже, чтобы оскорбителя чести Кастельбро било менее пяти человек. Это уронит достоинство его сиятельства. Скажу вам прямо, я огорчился, когда увидел, что палки маркизовых слуг не инкрустированы жемчугом и перламутром. Хотя бы герб… Нет, таких палок я им не прощу.
— Эпиграмма, — сказал Монтелье. — Я читал ее.
— И как? — заинтересовался драматург. — Правда, удачно?
Не дождавшись похвалы, он продекламировал:
Монтелье взялся за кружку:
— Я могу воспользоваться текстом?
— Разумеется.
— Это сопряжено с риском? Я имею в виду, для вас? Маркиз, пожалуй, давным-давно забыл ту историю. И вдруг, в галактическом масштабе, на широкую публику… Мои работы популярны, Кастельбро обидится снова, гораздо сильнее. Если что, дело не обойдется простыми палками. Будет вам и герб, и перламутр с жемчугом. Надеетесь на покровительство Оливейры? Герцог влиятелен, но гордыня маркиза…
— Никогда, — повторил Луис Пераль. — Никто и никогда.
— Что вы имеете в виду?
— Никто, — драматург откинулся на спинку стула. Тени от оконной решетки превратили его лицо в посмертную маску, состарив лет на пятьдесят. — Никто и никогда больше не будет бить меня палками. Вы мне верите?
— Вы позволите мне изменить финал пьесы?
— Вы мне верите?!
— Сперва ответьте на мой вопрос.
— Да. Если вы считаете, что от этого зависит успех фильма — да, черт побери! Но каждое изменение вы будете согласовывать со мной. Поставьте задачу, я пропишу вам диалоги.
— Я капризен, сеньор Пераль.
— А я трудолюбив. Сто тысяч вариантов, если это даст результат! Теперь ваша очередь, сеньор Монтелье.
— Да, — кивнул режиссер. — Я вам верю.
Это кульминация, сказал себе Монтелье. Теперь он — мой.
— Бланка! — заорал головорез с пистолетом. — Еще вина!
Часть первая
Эскалона
Глава первая
Он и она
— Да!
— Мигель?
— Тысяча чертей! Ты меня слышишь?!
— Мигель, будь ты проклят! Говори громче!
Связь сбоила. Голос в коммуникаторе хрипел, взрыкивал, сбиваясь на жутковатый визг. Так плохой актер играет сатану. Диего Пераль отлично знал, как зал освистывает бездаря, потешаясь над рогами из картона и тряпичным хвостом.
— Куда уж громче?! Диего, ты?
С Мигелем они были на «ты» со времен осады Сонти. И все же… Осторожность, подумал Диего. Трижды осторожность. Я иду босиком по битому стеклу.
— Что я делал у ворот Бравильянки?
— Засовывал кишки мне в брюхо!
— Еще!
— Труса праздновал!
— Сукин ты сын! Еще!
— Выбил зубы капитану Ленуаресу!
— Какие?
— Все!
— За что?
— Он приказал трубить отступление!
— Это ты, Мигелито. Это ты, строевая косточка. Ты договорился?
В ответ громыхнул надсадный кашель.
— Когда это Мигель Ибарра не держал слово? — сварливо поинтересовался контрабандист, прочистив глотку. — Конечно, договорился. Сегодня, в четыре пополудни. Два пассажира. У меня, как в борделе — кто платит, того и любят!
— Я — твой должник. Место?
— На место я вас сам проведу. Звон при тебе?
— Золотом, как обещал.
— Хорошо. Ты где прячешься?
Мигель Ибарра был вторым и последним человеком на всей Террафиме, кому Диего Пераль мог доверить свое нынешнее местонахождение. Первым был отец. Но подставить сейчас отца означало превратиться в сволочь полную и окончательную. Диего разделил бы со стариком последний глоток вина, но не риск окончить дни с кинжалом под ребрами.