Он встал к ширмам спиной.
— Все, маэстро. Я готова.
Перед ним стоял молоденький гусарский корнет. Лосины из белоснежной замши плотно облегали стройные ноги. Диего не сомневался, что лосины натянули еще влажными, и сейчас они высыхали прямо у него на глазах, превращаясь во вторую кожу. Красный доломан — короткий, до пояса — был украшен пятнадцатью рядами шнуровых петель с золочеными пуговицами. На левое плечо гусар накинул ментик, обшитый понизу и по краям бортов черным бобром. Голову корнета венчал фетровый кивер с султаном из заячьего меха.
Лишь сейчас Диего сообразил, что разглядывает донью Энкарну, как последний мерзавец — снизу доверху. Он видел женщин в разных нарядах, видел без нарядов — и даже без ночных сорочек — но женщину в мужском костюме он видел впервые. Зрелище потрясло Диего больше, чем он мог предположить. Похоже, это стало ясней ясного не только для маэстро — камеристка отчетливо хихикнула. Смешок нахалки вернул Диего самообладание. Ничто так не отрезвляет актера и бойца, говаривал Луис Пераль, как чужая насмешка. А если отрезвления не произошло, значит, братец, ты вряд ли боец и уж точно не актер.
Диего мысленно поблагодарил отца за науку.
— Лосины, — сказал он. — Ни в коем случае.
— Вам не нравится? — донья Энкарна сделала круглые глаза. — В этом костюме я буду играть «Девицу-гусара».
— Не будете, — возразил Диего.
— Отчего же, маэстро?
— Вы раньше примеряли гусарскую форму?
— Нет. Это важно?
— Во время занятия лосины высохнут. Позже вам придется их снимать. Вы когда-нибудь снимали подсохшие гусарские лосины? Извините за смелые подробности, но от них остаются жуткие потертости. После парадов кое-кто из моих знакомых кавалеристов по три дня сидел дома, не в силах дойти до туалета.
— Господи! — испугалась донья Энкарна. — Какой ужас!
Она сделала непроизвольное движение, как если бы хотела сбросить лосины прямо сейчас — и замерла, не зная, как поступить.
— Надеюсь, что мы обойдемся без ужасов. Тем более, без пикантных ужасов. У нас не парад, вам не придется сидеть в седле. Первое занятие я сделаю кратким. На втором занятии, если вам так уж хочется опробовать сценический костюм, я жду вас в чакчирах.
— Что это?
— Штаны. Прямой крой, внизу штрипки.
— Какая пошлость! Меня освистают!
— Зато чакчиры удобны и безопасны для вашей чувствительной кожи. Спросите знакомых офицеров, они подскажут, чем украсить чакчиры. И хватит об этом. Я — не ваша модистка, у меня другие задачи.
— Я спрошу у дона Васко, — девушка в раздумьях закусила нижнюю губку. — Вы знакомы с доном Васко? Это мой жених. Он — капитан артиллерии, но, думаю, он знает толк и в приличных гусарских штанах. Начнем, маэстро?
Со всех ног она кинулась к ближайшей стойке с оружием — и, выхватив саблю, отсалютовала Диего.
— Поставьте на место, — велел Диего.
— Почему? Это же гусарская сабля!
— Вы будете использовать шпагу. Легкую граненую шпагу.
— Невозможно! Гусары дуэлируют на саблях.
— Гусары — да.
— Так написано в пьесе вашего отца!
— Мой отец скверно разбирается в фехтовании. Он знает, что гусары дуэлируют на саблях. Но гусары — мужчины, им хватает силы для таких поединков. Для вас сабля тяжеловата.
— Откуда вы знаете? — обиделась донья Энкарна. — Я сильная!
— Я видел, как вы салютуете. Поставьте саблю, я сам подберу вам клинок.
С видимым огорчением дочь маркиза приняла из рук маэстро шпагу — короткую, шестигранную, с ажурной гардой, похожей на ювелирное украшение. Судя по лицу доньи Энкарны, такая шпага унижала ее достоинство.
— Встаньте в меру, — велел Диего, обнажая рапиру.
— Куда?
— Встаньте на таком расстоянии от меня, чтобы концом своего клинка достать мой клинок. Это и будет значить «встать в меру». Я жду!
Со вздохом она подчинилась.
Это будет труднее, чем я полагал, сказал себе Диего Пераль.
— Мой брат, — заметила донья Энкарна. Клинок в ее руке едва заметно покачивался, звякая о рапиру Диего. — Он предупредил меня, что вы невыносимы. В его устах, маэстро, это комплимент.
— Если так, — Диего легонько ударил рапирой о шпагу ученицы, желая проверить крепость запястья доньи Энкарны. Результат его удовлетворил, — почему он сам не взялся учить вас? Уверен, дон Фернан стократ обходительней такого грубияна, как я. Манеры графа — предмет всеобщей зависти.