— А я вам повторяю: нет!
Диего понятия не имел, зачем он снова вступил с текстом пьесы.
Девушка улыбнулась:
— А я вам повторяю: да. Я влюбилась в вашего отца. Сперва в главного героя, потом — в саму пьесу, а там и в блистательного Луиса Пераля, чьи уши торчали из-за каждого монолога. В доктора философии, избитого палками за эпиграмму. Вас когда-нибудь били палками, маэстро?
— А я вам повторяю: нет, — уныло буркнул Диего.
— Я и не сомневалась. Вас — нет, его — да. Вы же из-за этого взялись за шпагу? Сбежали в армию? Вы похожи на отца, дон Диего. Его тоже после того злополучного раза никто не бил. Ну как же, гений Эскалоны, Чудо Природы! Он выковал себе другую шпагу — славу. Тронь кто-нибудь Луиса Пераля хоть пальцем, и в воздухе сверкнет сотня клинков, готовых покарать злодея! Каждому будет лестно отомстить за гения. Это все равно, что мстить за Эскалону…
Диего скосил глаз на камеристку. Та сидела статуей, глухая, немая и безучастная. Кажется, она перестала дышать. Черт возьми, подумал маэстро. Ну конечно же! Не камеристка — дуэнья. Не служанка, а сопровождающая, чья задача — следить за надлежащим поведением подопечной. Раньше его смущал возраст дамы, тенью ходившей за дочерью маркиза, возраст и свобода нравов — в дуэньи не брали молодых. Если донья Энкарна при всей строгости ее семьи настояла на такой дуэнье, добившись разрешения от родителей — это много говорило о качествах лже-камеристки, но еще больше говорило о характере Энкарны Олдонзы Марии де Кастельбро.
— Моя рапира будет первой, — с угрозой в голосе произнес Диего Пераль. — Задень кто-нибудь отца, и дону Луису не придется ждать, пока сотня клинков покинет ножны.
— Подайте реплику, — велела донья Энкарна.
— Что?
Он и забыл, где находится.
— Подайте реплику. Ну же! Льстецы про вас такое пели…
— А я вам повторяю: нет!
— Вы, значит, рыцарь дутой славы? Не ястреб… Колите!
Выпад. Парирование. Рипост в бедро.
— …а надутый гусь?
Шаг, рассчитанный на шаг противника влево. Перевод шпаги с внешней стороны. Вполне удовлетворительный перевод. Укол «in seconda». Укол не очень. Слишком много чувства.
— Сражаюсь я в бою кровавом…
Вольт налево.
— …а на дуэли я дерусь…
Батман. Здесь намечался батман. Он ждал, что сейчас клинок ударит о клинок, затем последует выпад в грудь. Он ждал, и напрасно. Выполняя вольт, донья Энкарна поскользнулась. Подошва щегольского гусарского сапожка поехала на вощеной паркетине, девушка всплеснула руками, едва не выколов маэстро глаз наконечником своей шпаги. Тело среагировало быстрей рассудка: Диего парировал, выбив оружие из пальцев дочери маркиза. Он мгновенно убрал рапиру в сторону, стараясь не задеть девушку острой сталью, шагнул вперед — и, сам того не желая, поймал в объятия падающую ученицу.
Рапира зазвенела об пол.
— Не ястреб? — одними губами спросила донья Энкарна.
— Я…
— Значит, не ястреб?
— Вы…
— А надутый гусь?
— Ты…
— Кажется, я не вовремя.
В дверях стоял дон Васко — Васко д’Авилькар, жених Энкарны де Кастельбро. Он был в форме артиллерийского офицера: темно-синий мундир с красной выпушкой, шейный платок, плащ-накидка на витом шнуре. Видом и осанкой дон Васко полностью соответствовал требованиям гвардейской пешей артиллерии, куда зачисляли не раньше, чем после семи лет службы в линейных частях, и только если ты был широкоплечим молодцом саженного роста. Мрачностью лица сеньор д’Авилькар полностью оправдывал свое имя, значившее «ворон».
Кивок дона Васко вряд ли кто-нибудь счел бы поклоном.
— Дон Диего, я жду вас внизу.
Уже на лестнице, строго-настрого запретив донье Энкарне следовать за ним — да так, чтобы и в голову не пришло ослушаться! — Диего еле слышно пробормотал:
— А на дуэли я дерусь.
Отец, Чудо Природы, был прав, как никогда.
— …Жди, скоро буду!
Дав отбой, Мигель Ибарра спрятал коммуникатор за пазуху — подальше от любопытных глаз, а главное, шаловливых рук. По улице слоистыми волнами полз удушливый дым — горела аптека Хромого Гильермо. Целебные снадобья, угодив в огонь, вызывали прямо обратный эффект: Мигель отчаянно закашлялся. Еще чуть-чуть, подумал он, и я выхаркну легкие на мостовую. Глаза резало — хуже некуда.
— Мигель!
Из дыма, отчаянно подволакивая ногу, вывалился трубочист, нагруженный двумя баулами жуткого вида. Путем сложных умозаключений Ибарра опознал в трубочисте Гильермо, владельца полыхающей аптеки. Сажа и копоть покрывали аптекаря с ног до головы; волосы стояли дыбом, опасно дымясь, как аркебузные фитили.