— Их устраивали в прошлом году в память лорда Гэйлинга. Это всех приободрило. А покойная герцогиня Тремонтень, я уверен, желала бы нашей глубочайшей удрученности. Полагаю, там будет хор.
Ричард знал, что ступает на зыбкую почву, но любопытство взяло верх:
— Значит, они тебя не ждут?
Алек пронзил иглой носок.
— О нет, они ждут меня, Ричард. Представление много потеряет без полоумного внука рука об руку с его свирепым мечником.
— Надень студенческую мантию, — шутливо предложил Ричард. — Она черная. Это их огорчит.
— Может, нацепить серебряную цепь тебе на шею и вести в похоронной процессии?
Ричард поморщился.
— Лучше не придумал?
Игла застыла в пальцах Алека.
— Лучше? Значит, ты против? А я было надеялся, что задумка тебе по душе.
Алек терпеть не мог, если кто-то что-нибудь узнавал о нем. Даже Ричард. А нынче всё открылось. Всему городу. Всему Приречью.
— Если решишь пойти, я пойду с тобой, вот и всё.
Ричард вернулся к тренировке, ритмично ударяя мечом в стену и нарочито не глядя на Алека, но слушая его уксусно-медовый голос:
— Что бы ни было, отправимся на похороны Тремонтеней и вольемся в величавое шествие величавых людей, во всём блеске являющих свое величие. Ведь они нас ждут. И нам не хочется их разочаровать. А после мы сможем проделать в ком-то из них дырку-другую. Вот этого они не ждут. Только подумай, как это всполошит сошедшихся плакальщиков. Даже станет городской сенсацией. Герцогиню забудут напрочь. — Алек снова ткнул иглой в дыру на носке, которая и не думала уменьшаться. — Впрочем, ее и без того скоро забудут. Ее власть закончилась, ведь так? Этим людям больше нет до нее дела. Они будут напоказ выражать соболезнования, тут же прикидывая, кто теперь станет ее преемником в устройстве наипомпезнейших обедов. Ты ведь знаешь, я никогда ей не нравился. На обедах я ужасен. Слова клещами не вытянешь. Да еще и неуклюжий. А ей нравятся ловкие люди. Ты произвел на нее впечатление. Для нее ты был бы желанным гостем. Ты когда-нибудь на нее работал?
— Никогда. Ты это знаешь.
— Что ж, еще не поздно. Взойди на Всхолмье и покажи всем, что ты умеешь себя держать. Если меня там стыдятся, это не значит, что и тебя тоже.
— С чего бы я пошел туда без тебя?
— С чего бы ты пошел туда со мной?
Ричард положил руки Алеку на плечи.
— Давай, — сказал он, — вообще никуда не пойдем. — Он ощущал исходившее от Алека напряжение.
— Как трогательно, — протянул Алек. — Как по-семейному.
Ричард взял Алека за руку, разжав стиснутую ладонь. На коже пылали алые отметины, но раны не было. Ведь это просто штопальная игла. Ричард поднес руку к губам. Ладонь была обжигающе горячей.
***
Сдавалось, что на похороны герцогини Тремонтень собиралось все Приречье, опричь Алека. Хоть его одного там, пожалуй, и ждали. Остальные просто норовили потолкаться вдоль пути похоронного кортежа от особняка на Всхолмье до Каменного Города. Нобили — те верхом поедут за шествием и пристроиться на них поглазеть может всякий, а нам только того и надо. Добрая яркая процессия — самый фарт для карманников, да и мужчина куда быстрее вспоминает о шлюхе, когда ему напомнят о бренности тела.
***
Если Алек желал прятать продолжавшие приходить письма, Ричард не собирался об этом заговаривать. Если Алек больше не желал перебираться через реку, не желал ходить по книжным лавкам и театрам — что ж, время от времени с ним такое бывало. Все книги слишком старые, сетовал Алек, а в театре не дают ничего, кроме комедий. Он терпеть не мог комедии. Алек пил без просыху. Отчего делался расхлябанным и неуклюжим, склочным и капризным. Это пройдет, думал Ричард.
Как-то, когда они возвращались домой с рынка, путь им преградил незнакомый мечник, выжидавший в конце аллеи. Меч незнакомца был в ножнах, но он звучно провозгласил:
— Я бросаю вызов Дэвиду Александру Тилману Кэмпиону, Герцогу Тремонтеню…
Ричард даже слов сперва не разобрал.
— Что за черт?
— Просто убей его, — сказал Алек.
Ричард вытащил меч.
— Я принимаю вызов.
Его соперник отсалютовал в ответ.
— Поединок до Смерти?
— Надеюсь, что так, — процедил Алек. — На их месте, я бы не рассчитывал, что отказу от герцогства будет довольно Первой Крови.
Город сделался опасен. Алек был наследником Тремонтеня. И люди по обе стороны реки охотились на его жизнь, лишь бы не пускать на порог особняка. На его счастье при нем был лучший из фехтовальщиков города, чтобы защищать его и денно, и нощно. Правила есть правила. Покуда Сент-Вир принимал вызов, честь была удовлетворена. Нобили сами завели такой обычай, не желая истреблять друг друга, если за них могли умирать другие. Всё, что требовалось от Сент-Вира, это всегда быть рядом и никогда не терпеть поражений.
К третьему поединку Ричарда стало одолевать любопытство.
— Так всегда бывает, если люди получают наследство? — поинтересовался он, обходя лежащего на мостовой мертвеца и очищая меч.
Алек отер лицо рукавом. Он едва успел сообразить, что происходит, как Ричард уже нанес смертельный удар.
— Нет, это всё мои треклятые родственнички. Оспаривают правопреемство.
— Что тут оспаривать? Разве ты не всегда был ее наследником?
Алек соскреб об угол стены что-то с подошвы сапога.
— Нет, Ричард. Думаешь, я всё это время от тебя таился?
Впрочем, так оно и было.
***
Что здесь хотелось знать каждому, это — почему? Почему этот рёхнутый, которому ума не хватало уносить ноги из Приречья, когда выпал шанс, прихватив своего достославного любовника? Или в том подначка была какая? Ну, а не хочешь быть герцогом, так чего бы напрямки не сказать об этом?
Не то чтобы мы против тех вызовов чего имели. Шухерные мечники со Всхолмья щедро платили, чтоб узнать, где бы можно сыскать его юную светлость. Ну, мы им и говорили, где бы. А где можно — никогда.
***
— Тогда кто? — Ричард вложил меч в ножны, но рукояти не выпустил.
— Никто. Она не называла наследника, пока здравствовала. Может, думала, это сделает ее бессмертной. Может, просто не могла решить.
Взбираясь по темной узкой лестнице к их жилищу, Ричард зорко высматривал приметы незваных гостей. Он первым открыл дверь и, лишь дождавшись, пока она захлопнется за ними, уточнил:
— Выходит, она умерла, не назвав наследника, и им сам собой стал ты?
— Нет, Ричард. — Алек бросил свою мантию на единственный стул в комнате и продолжил с нарочитой терпеливостью. — Ты что, не слушаешь? Она назвала меня. В конце концов. В самом конце.
Порывшись за томом «О понимании человека», он извлек письмо с тяжелыми печатями.
— Видишь? Всё весьма официально. Назван, избран, назначен. Как призовой розовый куст на ярмарке. Умирающей женщиной, которую они, верно, извели до смерти, пока она просто не кинула им имя, как кость.
Ричард залюбовался каллиграфическим почерком, четким и разборчивым, округлыми и заостренными буквами.
— Значит, теперь ты герцог Тремонтень?
Впервые он произнес это вслух. Слова прозвучали странно.
Алек резко сложил письмо, используя печати как груз.
— Ну, это кое от чего зависит, не так ли?
— И от чего же?
— От того, доживу ли я до конца испытания.
— Испытания?
— О да. Сезон охоты на меня открыт тридцать долгих дней после похорон.
— А потом? — рискнул спросить Ричард.
— Потом всё. Мы в безопасности. Мне всего лишь надо протянуть этот срок. После это уже не моя забота. И не твоя.
— Но если ты не хочешь герцог-
— Кто говорит, что не хочу?
— Хочешь?
— Я хочу, — сказал Алек, расстегивая рубашку Ричарда, — заставить их попотеть. А ты?
***
Мудренее стало, как они затеяли подсылать парней, которых мы знали. Первым Пижон пожаловал, отпрыск Стеффи — он еще чванился, как павлин, когда модный мечник из Города взял его на выучку, а Стеффи потом всем тут уши прожужжала, что ее чадушко теперь в фехтовальщиках при доме какого-то нобиля, оттого и не наведывается. Как Пижон заявился к Розали, его мамаша на радостях сама не своя сделалась. Признаться сказать, вид он имел хоть куда: дюжий, откормленный и одет с иголочки. Платье, хотя, было на нем не цветов благородного какого дома. Вот мы и решили, что он здесь не по службе, только маху дали. Ну, заказал он на всех по чарочке и спрашивает: «Что-де нового?», а может: «Что слышно?», а может, чего еще в том же духе.