— Гожусь, — упрямо заявил парень. — Должен годиться.
Ричард выскользнул из кровати, одним плавным движением возвращая контроль над своими членами. Это приводило Алека в восхищение: будто наблюдаешь, как искусный шахматист завершает партию одним-единственным простым ходом. Обнаженное тело Ричарда в лунном свете походило на скульптуру безупречной работы. В руке у него был меч, который не покидал ее с самого начала.
— Защищайся, — бросил Сент-Вир, и мальчишка отступил, заняв оборонительную позицию.
— Если ты убьешь его, — сказал Алек, удобно закидывая руки за голову, — постарайся сделать это чисто.
— Я — не — собираюсь — его — убивать. — С необычной для него горячностью, Ричард акцентировал каждое слово ударом стали о сталь.
При его словах мальчишка подобрался, возвращая выпады.
— Еще раз, — отрывисто бросил фехтовальщик, продолжая наступать. Его голос был холоден. — Мы повторим всю последовательность, если ты сумеешь ее припомнить. Теперь парируй мои удары.
Иногда мальчик отражал стремительные выпады, но временами глаз или память подводили его и, послушная воле фехтовальщика, смерть замирала на острие клинка в дюйме от его сердца.
— Новая серия, — рявкнул Ричард. — Запоминай. — Они повторили последовательность движений. Алеку казалось, что мальчишка движется ловчее, увереннее. Но фехтовальщик с силой ударил по клинку своего ученика, и меч вылетел из руки мальчика, с лязгом упал на пол и откатился в угол. — Я же сказал, что у тебя слишком жесткая хватка. Подними его.
Мальчик принес свое оружие и урок возобновился. Этот нескончаемый повтор начал нагонять на Алека скуку.
— У тебя устают руки, — заметил Ричард. — Ты не упражняешься с тяжестями?
— У меня нет… тяжестей.
— Раздобудь. Нет, не останавливайся. В настоящем поединке ты не можешь остановиться.
— Настоящий поединок… не такой… долгий.
— Откуда тебе знать? Уже побывал?
— Да. В одном… Двух.
— И победил в обоих, — сурово подвел итог Ричард, рука которого ни минуты не отдыхала, ноги ни на миг не останавливались. — И оттого решил, что тебе море по колено. — Он резко стукнул по клинку. — Шевелись.
Парнишка ответил двойным переводом, легчайшим нажимом пальцев меняя линию нападения. Ричард Сент-Вир уклонился от острия меча своего противника, а его собственный меч без усилия преодолел защиту мальчика.
Тот вскрикнул от нежного поцелуя стали. Но фехтовальщик не оборвал игру.
— Зарубка на память, — сказал он. — Кровь — это пустяки.
— О. Но…
— Ты хотел урок. Так учи его. Ладно, отлично, сейчас ты напуган. Но это не должно ничего для тебя значить.
Проще сказать, чем сделать. Защита мальчика стала агрессивной, понемногу переходя в отчаянное нападение. Ричард позволил ему это. Теперь они сражались молча, хотя фехтовальщик всё время сдерживал себя, чтобы не нанести серьезных увечий. Он начал играть с мальчиком, оставляя ему крохотные зазоры, ровно настолько, чтобы посмотреть, сумеет ли тот воспользоваться преимуществом. Парнишка ухватил примерно половину — остальные либо ускользнули от его глаза, либо тело было недостаточно проворным, чтобы подстроиться под них. Что бы он ни делал, Ричард отражал его атаки, заставляя обороняться.
— Итак… — хрипло проговорил фехтовальщик, — …ты хочешь меня убить или только вывести из игры?
— Я… не знаю…
— Насмерть, — взметнулся клинок Ричарда, — прямо в сердце. Всегда в сердце.
Мальчик замер. Смерть леденила его пылающую кожу. Ричард Сент-Вир опустил острие меча, и поднял снова, чтобы возобновить поединок. Мальчик задыхался, пот катился с него градом — разом от страха и напряжения.
— Хороший удар… может прийтись куда угодно. Тебе решать… будет он легким… или глубоким.
Курносый мальчишка стоял не шевелясь. Из носа у него текло. Он по-прежнему сжимал свой меч, а кровь там и сям струилась по его коже и одежде.
— Ты не плох, — сказал Ричард Сент-Вир. — Но можешь стать лучше. А теперь убирайся отсюда.
— Ричард, у него кровь идет, — тихо сказал Алек.
— Я знаю, что у него кровь. Это, видишь ли, бывает, когда люди дерутся.
— Сейчас ночь, — настаивал Алек, — в Приречье. На улицах смутно. Ты говорил, что не хочешь его убивать.
— Дай мне простыню. — Пот остывал на теле Ричарда, завернувшегося в льняную ткань.
— У нас есть бренди, — сказал Алек. — Я возьму.
— Извиняюсь, что испачкал вам пол кровью, — проговорил мальчишка. Он вытер нос рукавом. — Я плачу от встряски, вот и всё. Это не по-настоящему.
Он не обследовал свои раны. За него это сделал Алек, промывая их бренди.
— Ну ты даешь, — сказал он мальчику. — Я уже целую вечность пытаюсь вывести Ричарда из себя. — Он передал фляжку Сент-Виру. — Можешь допить, что осталось.
Алек расстегнул лохмотья, оставленные мечом от куртки мальчика, и стал стягивать с него рубашку.
— Это девушка, — внезапно объявил он с изумлением повивальной бабки, принявшей младенчика-уродца.
Девица сказала что-то грубое. Плакать она перестала.
— Твою также, — парировал Алек. Его рука нырнула ей в нагрудный карман, извлекая небольшую книжицу, мягкая кожаная обложка которой была теплой и влажной от пота. Он открыл ее и тут же захлопнул.
— Читать не умеешь? — ехидно поинтересовалась девчонка.
— Я не читаю такой вздор. «Фехтовальщик по имени Не-Убий». Такая же была у моей сестры, да и у всех ее подружек. История какой-то благородной девицы, которая возвращается домой после бала и находит в своей спальне поджидающего ее мечника. Вместо смертоубийства выходит случка. Она в восторге. Занавес.
— Нет… — вспыхнув, воскликнула она, — Ты ничего не понял. Глупец. Что ты об этом знаешь?!
— Эй, — заметил Алек. — А ты симпатичная, когда у тебя из носа течет, имей в виду, милашка.
— Глупец! — гневно повторила она. — Глупый ублюдок. — Звонко и четко, будто вкус этих слов был для нее внове. — Да что ты вообще знаешь?
— Больше, чем ты думаешь. Может, у меня и нет твоей редкостной сноровки управляться с клинком, но вот другие твои штучки мне известны. Я знаю, как тебя ублажить.
— О, — вспыхнула она, — значит, вон оно что, приехали. — Вне себя от ярости, она снова не смогла сдержать слез, и оттого разозлилась еще больше. — Меч для тебя — ерунда; книга — вздор… только это ты и способен понять. Да ты ничего не знаешь — вообще ничего!
— Да ну? — выдохнул Алек. — Его глаза сверкали, на высоких скулах проступили красные пятна. — Думаешь, я знаю не все ваши сказки? У моей сестры это были лошади — и настоящие, и выдуманные. — Он взял себя в руки, сумев вернуть себе обычную насмешливость, невозмутимость и язвительность. — Кобылы в стойле, золотые жеребцы во фруктовом саду. Она называла мне их имена. Я ел яблоки, которые она собирала для них, чтобы они казались реальнее. Всё я знаю, — с горечью повторил он. — Волшебные лошади моей сестры были могущественны — она скакала на них по горам и долам и звала их по именам. Но в итоге они ведь предали ее, правда? В итоге от них не было никакого прока, они никуда ее не увезли.
Ричард сидел на краю кровати, позабыв о фляжке с бренди, которую держал в руке. Алек никогда не говорил о своей семье. Ричард даже не знал, что у него была сестра. Он слушал.
— Моя сестра вышла замуж — за человека, которого для нее выбрали, который ей не нравился, которого она боялась. Эти чертовы лошади ждали ее в саду, ждали всю ночь, что она придет к ним. Они бы унесли ее куда угодно, навстречу ее любви, но она не пришла… а потом настал день свадьбы. — Алек высоко вскинул книгу и со всего маху швырнул об стену. — Я знаю об этом всё.
Девушка смотрела не на свою изуродованную книжку, а на Алека.
— А где был ты? — спросила она. — Где был ты, когда совершался этот постылый брак — ждал в саду вместе с ними? О, я знаю, ты сам забрал их и ускользнул. — Она наклонилась — неловко, из-за оставленных мечом отметин, — и подняла книгу, старательно ее разглаживая. — Ничего ты не знаешь. Не можешь знать. И не хочешь. Все вы такие.
— Алек, — сказал Ричард. — Иди в кровать.