Домой он вернулся под вечер, не обращая внимания на Руфина, поднялся в материну комнату. Открыл шкатулку.
– Где?
– Что? – Дядя непонимающе приподнял брови.
Ничто больше не держало в этом доме, и дорожный мешок Дан собрал мгновенно. За воротами криво усмехнулся, представив себе выражение дядиного лица, когда в дверь к нему постучит матушка Силанья в компании святого жреца, капитана стражи Вышковиц и оравой разновозрастных детишек. По дарственной Эданэля Ринвейна, свидетелями подтвержденной, особняк с прилегающей землей поступал в полное распоряжение сиротского приюта при храме.
Следующий урок жизнь решила преподать в харчевне. Заведение не внушало доверия, но голод не тетка, за дверью не обождет. Дан старался быть настороже и от компании явных завсегдатаев отсел подальше в уголок. Поблагодарил подавальщицу, когда та брякнула на грязный стол щербатую тарелку с какой-то тюрей. Грустно поковырялся в мутной гуще, соображая, он помрет сразу или помучается? Внезапный девичий вскрик резанул слух. Дан вскинулся и обомлел. Один из мордоворотов усадил подавальщицу к себе на колени и теперь щипал грязными пальцами за бедра! Конечно, благородное сердце не выдержало. Положив руку на эфес сабли, Дан храбро вышел в центр комнаты и… вызвал мужиков на дуэль. Всех по очереди. Только селяне не желали знать о правилах дуэли. Потому всем скопом намяли бока «неместному», и тот неделю пролежал пластом у престарелой Варьи, не в силах шевельнуться. Впрочем, к знахарке его сами мужики и принесли, сообразив, что несколько перестарались. Выздоравливая, Дан безразлично рассматривал набивший оскомину закопченный потолок деревенской лачуги и усваивал то, что втолковывала женщина.
– Городские… У тя шо, разум в ухи ушел? Ишь какие, глядишь, крышу пробьют. Маланья давно привышная, знает, как денюшку лишнюю сбить. А он дуелю захотел! Дулю тебе, а не дуелю! Первым надо в бубен бить, а коль не можешь – тикай! На наших, чай, помутнение нашло, не иначе. Прикопали б под кустом, тада шо?
Дан научился «бить в бубен», «тузить под микитки» и ходить «стенка на стенку». Собралась компания таких же ловцов удачи, как он, и стали кочевать по всей империи, сопровождая торговые обозы. Кое-где поминали их не слишком хорошо – пьяная драка и погром в трактире были делом заурядным. Съездили в Равенну, похохотали над столичными кошелками в сопровождении вьюнош, бледных оттого, что лица напудрены и пестрят наклеенными мушками.
Потом – рабство. Даже когда ставили метку, Дан отказывался верить в реальность происходящего. Резкая жгучая боль – и как результат клеймо в виде круга с вписанной в него буквой «Т». Собственность госпожи Ольмеды Тилорн. Тогда Дан и понял, что отнюдь не все женщины мира созданы для того, чтобы доставлять ему удовольствие.
Госпожа Тилорн доходчиво объяснила, что остроухий нелюдь в ошейнике и с рабским клеймом далеко не уйдет, а если и удерет чудом, то ни один корабль не возьмет на борт беглеца. Дан не поверил, а зря. Первая же попытка бунта, и он на собственной шкуре прочувствовал коварство ошейника. Ругань и потрясание кулаком зачарованная вещица расценила как угрозу хозяйке и немедленно сжалась, перекрывая доступ воздуха. Попытка бегства завершилась в четверти версты от господских ворот с тем же результатом. И здорово повезло, что его успели найти вовремя!
Дан стал покорным и безучастным, как баран, на которого каждый день точат ножи, да в последний момент откладывают. Как предполагал, госпоже Тилорн быстро наскучила сломанная игрушка, но, увы, ошейник не сняли, клеймо не стерли и его самого не вышвырнули вон. Экзотику перекупила бэя Адэланта, которой подошло бы выражение «мужик в юбке», если б великолепная наездница носила их.
Какое-то время они мерили тракт в южном направлении. Дан шлепал по лужам ветхими ботинками, даренными от хозяйских щедрот, его новая владелица ехала верхом на невозмутимом гнедом мерине. Солнце ушло на запад, когда Адэланта наконец обернулась.
– У тебя что, ноги стальные? – немного раздраженным хрипловатым голосом поинтересовалась она и лихо спрыгнула на землю.