— Слушай, хватит. Не своди меня с ума!
Они замолчали. Я обрадовался… Может, все-таки дадут поспать. И в самом деле задремал, но, видимо, ненадолго.
— Ты спишь, Бежан? — послышался голос Кокиты.
— Да, надо немного поспать, а то уже светает…
— А я вот никак не засну. И знаешь, о чем я думаю: пропадет этот маглакский дурень.
— С чего ты взял?
— Верное слово тебе говорю, Бежан. Ты только вспомни, какие глаза были у нашего Уриэль-Акосты. Будь я проклят, если человек с такими глазами уступит хоть четверть мешка. На кресте поклянусь, если хочешь… Не бывает такого.
— Но хоть немного он ему подбросит? А тот и всякой малости будет рад. Что он, пахал, сеял, пот проливал? Даром дают, чего еще…
— А что он рисковал, это, по-твоему, ничего не стоит? Его же там на месте могли пристрелить, когда он арбу уводил. Да вот, на счастье, не поймали.
— Ты, пожалуй, прав. С пустыми руками Уриэль-Акоста его, конечно, не отпустит. Хоть на медную копейку совести у него осталось…
— Дай бог, чтобы кончилось у них по-твоему.
Они снова затихли на некоторое время. «Слава богу!» — с облегчением подумал я. И только закрыл глаза, как мучитель мой Кокита внезапно вскрикнул, словно его холодной водой окатили:
— Нет, нет, Бежан! Плохи дела у нашего хромого! Не надо было ему связываться с этим поганым гвардейцем.
— Глупости говоришь! Что значит не нужно было связываться. Позавчера моя теща полдеревни обегала из-за кусочка сахара. Младшая дочка у меня заболела, сладкого чая не могли ей дать. С сахаром не шути, братец, он на дороге не валяется.
— Знаешь, что я тебе скажу — этот Уриэль-Акоста совсем не ангел. Станет он в такую темную ночку сидеть под кустом с твоим бедным аробщиком и делить с ним сахар: один кусочек тебе — два мне… Два мне… один тебе. И не думай… всадит в него пулю — вот и вся тебе дележка. Ночь ни языка, ни глаз не имеет. Кто узнает, как и зачем погиб человек.
— Ты думаешь — убьет? Не пожалеет несчастного?
— Такие бандиты свидетелей в живых не оставляют… чтобы потом всю жизнь дрожать?! Не такой он простак, этот Уриэль-Акоста.
— Да, по всему видать, не простак. Что ж, значит, самое время молиться за упокой невинной души.
— Сообразил, наконец? — сказал Кокита и сердито плюнул на тлеющие в очаге угли.
«Ну и люди, — подумал я, засыпая: — пожалели для бедного человека мешок сахару… Вынудили гвардейца убрать сообщника с дороги, не пощадили своего же брата аробщика…»
Я заснул, но все участники этого ночного происшествия тотчас же вошли в мой сон. Мне приснилось, что Уриэль-Акоста и хромой аробщик никак не могут поделить добычу. Сначала они только ругались, но когда исчерпали весь запас бранных слов, Уриэль-Акоста схватился за маузер и убил… кого, вы думаете, убил? Не хромого аробщика, нет, а оглушительно выстрелил в ни в чем неповинного Кокиту, безмятежно спавшего рядом со мной у потухшего очага.
Выстрел разбудил меня.
Кокита стоял у огня и выбивал ладонью окурок из длинного мундштука.
— Вставай, парень, пора ехать, — сказал живой и невредимый Кокита.
Вчера в Кутаиси мне сказали, что берут нашу арбу только на одну поездку. Но старший конвоир не выполнил обещания и, когда мы вернулись в Кутаиси, велел отвезти семью какого-то офицера в селение Варцихс.
На Гегутской улице мы завалили арбу коврами, перинами, узлами, чемоданами, баулами, поверх всего этого барахла посадили двух детей — мальчика и девочку и двух женщин — одну пожилую, другую помоложе. Обе они были в трауре. Чтобы укрыть наших пассажиров от непогоды, мы натянули на копыла арбы старый палас. Крыша получилась ничего себе, ехать можно, и мы по-гнали быков. Женщины всю дорогу негромко причитали, оплакивая какого-то Датико, и только за Сагорийским лесом пожилая женщина попросила меня остановить арбу и опустила на землю мальчика по малой нужде. Из уважения к горю этих женщин ни я, ни мой брат, несмотря на великую усталость, ни разу не присели на арбу, только иногда держались за копыла.
У аджаметского парома собралось не менее десяти повозок. Однако мы недолго стояли в очереди — пожилая женщина подозвала к себе паромщика и что-то ему сказала. Паромщик почтительно склонил голову, потом повернулся ко мне, угостил подзатыльником и сказал, чтобы я вывел свою арбу вперед. По всему этому я понял, что наши пассажирки знатные особы.
Вечером мы достигли Варцихе. Нас хорошо накорми ли, мы отоспались в тепле, а утром пожилая женщина подарила мне пропахшую нафталином гимназическую блузу, моему брату поношенные штаны, а в сумку положила два куска холодной мамалыги, немного сыру и разрешила вернуться домой.