Во двор вошел почтенного вида незнакомец.
– Мир дому этому… Салям алейкум… Не вы ли табиб
Ахун Иргашев? – спросил он.
– Алейкум салям… Если вы ищете табиба, почтенный человек, так это я. Но если вы ищете Ахуна, так это тоже я,
– пошутил старик.
Но незнакомец не поддержал шутки и довольно невежливо сразу приступил к делу.
– Вы понадобились знатному человеку в городе.
– Сейчас нужен? – удивился Ахун.
– Да.
– А что с ним, с господином, что у него болит?
– Об этом он сам вам скажет.
– Но табиб должен знать, уважаемый, чем страдает больной, ибо есть разные травы от разных болезней. Значит… – начал было Ахун.
– Значит, вставайте и поедем! Он ждет вас, – перебил его посланец.
Вызовы к больным не являлись неожиданностью для известного на базаре табиба. Редко проходил день, чтобы за Ахуном не присылали. Но к услугам его обычно прибегала беднота. А тут он вдруг понадобился человеку богатому и, более того, знатному! Странно… А вдруг туда приглашен и доктор? Он не любил встречаться с докторами…
Кряхтя, Ахун встал, распрямил согбенный годами стан, вошел в дом и вскоре вернулся с небольшим узелком в руке. В узелке лежали его чудодейственные травы.
Посланец провел старика до перекрестка, где их ожидала большая отливающая лаком автомашина, усадил на заднее сиденье и сам сел за руль
Машина плавно тронулась и стала набирать все большую скорость.
Сердце старого Ахуна замерло: впервые за свою восьмидесятилетнюю жизнь он ехал в автомобиле.
У богатого особняка на улице Лалезар машина остановилась, шофер отворил дверцу и пригласил табиба следовать за собой.
По обычаям Ирана, гость, входя в чужой дом, редко снимает головной убор, но обувь обязательно снимет. Ахун замешкался в холле, стаскивая с ног потрепанные порыжевшие башмаки, и в гостиную вступил босой.
Тут его встретил Керлинг. Он знал не хуже самих иранцев, как принимать уважаемых гостей. Стол был уже накрыт: на нем стояли чайник, пиалы, вазочки с халвой, бананами, мандаринами, орехами, кишмишом.
– Простите, ата, что я нарушил ваш покой, – сказал
Керлинг, с улыбкой подавая гостю руку. – И не сочтите меня за больного. Хотя я уже немало прожил на свете, но, хвала создателю, ни на какие недуги не жалуюсь. Прошу садиться, – и он подвел гостя к столу.
Ахун присел на краешек низенькой резной табуретки,
растерянно обвел глазами светлую комнату с большими окнами и высоким потолком и остановил взгляд на хозяине. Он хотел спросить, зачем понадобился этому здоровому европейцу, но не решился.
Керлинг не без опаски посматривал на смущенного гостя, казалось, что старик готов вот-вот развалиться, так он был стар и немощен.
– Угощайтесь, отец, – предложил Керлинг и наполнил пиалу гостя горячим и крепким чаем.
Ахун с угрюмым недоверием посмотрел на хозяина, но от чая не отказался. Это было бы нарушением всех правил приличия.
Керлинг не заговорил с гостем о деле до той поры, пока тот не опорожнил три пиалы чая и не отведал халвы и фруктов. Лишь после этого он спросил гостя, придвигая к нему коробку сигар:
– Курите?
Ахун отрицательно покачал головой.
Угощение и внимание хозяина пришлись ему по душе, но тем не менее беспокоила неизвестность. Он никак не мог найти ответ на вопрос, зачем его пригласили сюда, что нужно этому знатному иностранцу.
Керлинг погрузился в кресло и обратился к гостю:
– Я слышал о вас. Знаю, что вы узбек, что в двадцатом году покинули родину, жили некоторое время в Афганистане, а потом перебрались в Иран. Я не ошибаюсь?
Ахун кивнул и насторожился. Он почувствовал, что затевается какое-то неприятное для него дело. Надо быть начеку…
Как бы разгадав его мысли, Керлинг очень мило, с ласковой улыбкой произнес:
– Вы понадобились мне, как человек с той стороны, – он кивнул головой, – как умный и много знающий человек, могущий дать кое-какие справки. Но вы вправе и не отвечать на вопросы. Неволить вас я не стану. Я – частное лицо, иностранец. Если же мы поймем друг друга, то будьте уверены, что я вас отблагодарю.
Ахун легким наклоном головы дал понять, что ему все ясно, хотя на самом деле ничего не понимал. Наоборот, его охватили какие-то смутные подозрения. Старик нервно поглаживал свою редкую бороду и с тревогой ожидал, что скажет дальше этот непонятный для него господин.