Наконец она добегает до угла, улица делает крутой поворот…
Вперед, скорее вперед! Там, за углом, должны быть люди, должен быть свет…
Но за углом та же самая улица, то же самое беспросветное каменное ущелье!
Мила бежит, задыхаясь, она уже потеряла надежду и бежит просто по привычке, по инерции.
Преследователь все ближе…
Мила уже чувствует спиной его горячее дыхание…
И вдруг впереди нее из глубокой ниши в каменной стене выходит человек.
Худой и мрачный, как ворон, он одет во все черное.
— Помогите! — кричит Мила из самых последних сил, на последнем дыхании.
Человек в черном ничего не говорит, он молча кивает и встает посреди улицы, лицом к Миле и ее преследователю.
Мила по инерции пробегает мимо него, и только после этого останавливается и поворачивается.
Только теперь она видит своего преследователя.
Это не человек. Это темная, бесформенная фигура, непрерывно меняющая свои очертания.
Вот она превратилась в клубящееся черное облако, из которого проглядывают страшные, уродливые лица… вот она становится огромным косматым зверем…
И все время из глубины этого создания выглядывают пристальные голодные глаза.
Мила понимает, что, попав под гипноз этого взгляда, она исчезнет, пропадет, страшное создание выпьет ее взглядом.
Но теперь она в относительной безопасности, потому что между ней и бесформенным монстром стоит человек в черном и именно на него устремлены глаза монстра…
А человек в черном тем временем что-то говорит монстру.
Мила прислушивается к его словам — но не понимает их: незнакомец говорит на странном, незнакомом, удивительном языке, в котором явственно слышится вой ночного ветра, шум бушующего моря, звон мечей и конский топот.
Эти слова заставляют монстра остановиться, но он не думает отступать.
Бесформенное облако становится больше и темнее, оно поднимается к крышам домов, собираясь потом обрушиться на Милу и ее мрачного защитника…
И тут человек в черном выхватил из висящих у него на боку ножен узкий клинок.
Монстр разражается рокочущим смехом, больше похожим на горную грозу…
Но человек в черном взмахивает своим клинком, словно рисуя в воздухе сложный узор, — и там, где прошло лезвие его клинка, воздух начинает светиться, искриться, переливаться, как радуга.
И вот уже между черным человеком и безликим монстром возникает светящаяся, переливчатая пелена.
И монстр, оставшийся по другую сторону радужной завесы, начинает бледнеть, уменьшаться в размерах…
И вот он уже исчез, растворился во тьме. Его словно никогда и не было.
Мила поворачивается к своему неожиданному спасителю, чтобы поблагодарить его…
Но вдруг видит, что у человека в черном нет лица. На месте лица гладкая фарфоровая маска без глаз, безо рта.
Мила вскрикнула от ужаса…
И проснулась.
За окном было пасмурно, по стеклу стекали капли дождя. Мила с трудом подняла руку, чтобы взглянуть на часы, что лежали у кровати. Ого, десятый час уже, ну она и решила лечь спать.
Она попыталась встать и поняла, что с ней что-то не так. Болело все: голова, горло, шею не повернуть, и руки-ноги ломит.
Все ясно: минувшей ночью она все-таки простудилась на холодном балконе. У нее всегда так: организм быстро дает понять, что болен. Несколько часов всего прошло, а она уже никакая. И температура небось высокая.
Мила все-таки заставила себя встать и пойти по квартире в поисках аптечки. Хорошо, что вчера убрала все на место, а эти двое, что пришли ночью, действовали осторожно, видно, боялись, чтобы соседи не услышали. Только задвижку на двери спальни вырвали с мясом да ножку у стула поломали. Это, как говорил муж, семечки…
На этой мысли Мила споткнулась и едва не упала, с трудом удержавшись за стену.
Ну вот, раньше, когда она болела, муж все-таки за ней как-то ухаживал. Тем более что болела она недолго, так что ему такое времяпрепровождение не успевало надоесть. А теперь вот… ну да, муж ушел, и с этим, похоже, ничего не поделаешь.
Она нашла в ящике кухонного стола градусник, сунула под мышку и присела тут же за стол. Ого, тридцать девять и пять! Ну, она так примерно и думала.
Одно хорошо: чем выше температура, тем быстрее она пройдет, такое уж свойство у ее организма.
Хватило сил еще поставить чайник и отыскать в холодильнике полузасохший лимон.
До вечера она провалялась в кровати, изредка ненадолго выныривая из забытья, чтобы выпить остывшего чая.
Мобильник разрядился, и никто ее не беспокоил. Никто не звонил в дверь, и бутылка не падала и не разбивалась с грохотом, так что Мила проснулась утром не то чтобы совсем здоровая, но вполне можно было в таком виде идти на работу.