С верхотуры дверного проёма свисала сеть с пятёркой божественных фигурок из тёмного дерева – они больно отстучали мне по голове: там все кроме Авалона и Жертвы. За Авалона, так понимаю, местные могли наказать. Это прямой противник Копья и Варуны, а Жертву, судя по тому, что слышал от скитов – нигде особо не любили, считая его как минимум странным божеством.
Пахло сыростью. В хибаре – всего три комнаты: кухня с печкой и столом, широкая гостиная с диваном, простенькими шкафами и мелкая спальня. Пепел протащил в третью, закинул на кровать.
– Все. Джохар рассчитываю на тебя. И визор принеси из заначки моей. А то пацан умом тронется темноту разглядывать.
– А он слепошарый? – с удивлением протянул Джохар.
– Свежий скит, оказавшийся в жуткой ситуации, где он тебе зрение возьмёт?
Джохар пожал плечами:
– Я не знаю, где ты их самих то находишь вообще… Ущербных. Прости, конечно, малой.
Пепел положил рядом с кроватью ножны с мечом:
– Дальше сам, Кир. Ты должен мне, помни. Крупно должен. Улыбнётся Сар – свидимся еще. Береги себя.
– Спасибо, Пепел.
Я благодарил искренне.
Хмыкнув, иномирец ушел.
Джохар запалил свечу, подтащил стул и уселся возле кровати. Уставился на меня. Наклонял голову набок, чтоб преимущественно выпученным глазом пялиться.
Разглядывал его в ответ: большой нос, тяжелые морщины на лбу. Глаза изумрудные. Говорят, у всех серокожих глаза такого цвета.
Интересно.
Обратил внимание на ладони – скрюченные, как артритом, пальцы.
Сколько ему лет – сложно сказать.
Как вообще стареют серокожие? Тяжелые ли здесь для них условия или они наоборот энергией напитываются от некро-сора?
Много неизвестных.
Он все смотрел и смотрел. Я не выдержал, поинтересовался:
– Никак не налюбуешься красотой такой?
Джохар громко фыркнул:
– Думы думал старческие мудрецовые. Тебе оно всё не скоро дано будет. Умишком твоим имперским не понять, – затем он резко тему сменил. – Есть хочешь?
Задумался.
А ведь, действительно, хочу.
– Да. Только я не знаю, что вы тут едите. Не подурнеет ли мне с вашей кормёжки?
– Разберемся, малой. Я столько имперцев откормил, ты бы ужаснулся узнай сколько вашего калечного брата попадает в передряги. Так что расслабься. Ты не уникален.
Успокоил.
Он ушёл и через минут двадцать вернулся. Большой глиняный кувшин в его руках порадовал. Живот заурчал.
Старик протянул, я взял. Руками уже мог активно двигать.
Глянул внутрь: нечто бело-зеленое. Зелень шла по поверхности тонкой спиралью.
– Что это?
– Молоко.
Выпил. Еще тёплое.
Молоко да, только кислятиной какой-то отдает и густое. Но всяк лучше, чем пустой желудок, да и, в принципе, вкусное.
Я уснул.
Опять.
***
Первый день я отдыхал нормально: Джохар меня не трогал.
Осаждали мерзкие сны.
Я ел то что приносил серокожий: такое же молоко, пару полос безвкусного мяса, много пересоленной каши – с непонятным вкусом – и один раз была черствая булка, в принципе, такая же как в Империи.
Я и забыл за долгое время снов интеграции как приятно вообще есть. Наслаждался каждым мгновением. Да, еда была не лучшая, но с голодухи казалась великолепной.
Неделя интеграции легла на процессы регенерации, мышц пожгло, впору за голову хвататься. Непривычно было смотреть на прутики ручек; истончился я знатно.
Как-то вот так и существовал.
Почувствовал верхнюю часть тела, боль и жгучую чесотку на месте где росли пальцы левой. Они восстанавливались быстро. Уже отрасли по вторую фалангу. Только сейчас я и заметил, что оставил во Дворце перстень Дома. Левая глазница постоянно горела. Терпимо, хотя и неприятно. Надо привыкать к этому ощущению: глаз растить – это надолго.
Немного двигался, исполняя подобие зарядки – от этого быстрее уставал.
Меч в итоге притянул к себе и спал с ним в обнимку. Так было спокойнее.
***
На второй день пастуху надоела устоявшаяся между нами тишина. Теперь Джохар периодически тыкал в меня, будил, узнавал примерно каждые шестьдесят минут как я себя чувствовал – еще и на часы тварь такая показывал – постоянно спрашивал готов ли уходить. Судя по довольному, раскрасневшемуся лицу, так он издевался, такое вот развлечение выбрал.