Он украдкой огляделся по сторонам, словно за ними могли наблюдать прямо сейчас.
— Спасибо за предупреждение, — поблагодарил Коул.
Возница выжидательно смотрел на него, и юноша счел себя обязанным продолжить разговор, хотя предпочел бы вновь отправиться в путь.
— Расскажите мне о культе, — попросил он.
Даварус вспомнил, как булочница в Ро’веде упоминала об этом Безымянном.
— Ты знаешь об исчезновениях в последние годы? Отцы, матери покидали семьи и так и не возвращались. Войны, которые раздирали королевство на части, до того как трон занял Лоскутный король, породили отчаяние, и это отчаяние обрело голос. Культ Безымянного. Они проповедуют, что любовь — слабость. Что если мы покоримся тьме, то больше не будем знать боли.
— По мне, так это — полное фуфло, — рассердился Коул. — В нынешнем году я побывал во всяких мрачных местах, и поверьте мне — боль не уходит никогда. Просто учишься с ней жить.
Возница пожал здоровенным плечом.
— Я лишь честно предупреждаю, вот и все. Ты здесь чужак, в наших землях. Лучше идти с открытыми глазами.
— Я признателен за совет, — солгал Даварус. — Сколько осталось до Кархейна?
— Скачи быстро, и окажешься там к наступлению ночи, — ответил мужчина.
Еще раз опасливо оглядевшись по сторонам, он вернулся к своей повозке.
Помахав на прощание, Коул решил последовать совету возницы и припустил вперед. Пока его лошадь неслась галопом по дороге к столице, он встретил лишь несколько человек, следовавших в противоположном направлении. Некоторые были явно напуганы. Кое–кто бросал на него заинтересованные взгляды. Он почти не обращал на них внимания: ни один не оказался достаточно привлекательным или занятным, чтобы возбудить любопытство Коула.
Одолев еще некоторое расстояние, он ощутил сильную жажду. Беседа с возницей иссушила его горло, а в мехе для воды оставалось лишь несколько капель. К счастью, он заметил впереди на обочине дороги белое кирпичное здание. Вывеска снаружи гласила: таверна «Причуда юного фермера».
Коул засомневался. Белая Госпожа наказывала ему двигаться прямиком в Кархейн со всей поспешностью и ни на что не отвлекаться. Намеки на то, что ему нельзя доверять, заставили его исполниться негодования. «После всего, что устроила мне эта стерва, будь я проклят, если стану мучиться из–за нее от жажды!» Бросив взгляд на Полуночницу, он решил, что она, наверное, тоже хотела пить. А вот уж в чем никогда нельзя было упрекнуть Даваруса Коула, так это в пренебрежении благополучием животных.
По крайней мере, вот что он говорил сам себе, передавая поводья лошади мальчишке–конюху и открывая дверь таверны. Внутри царило приятное тепло. В очаге весело горели поленья, и доносился запах жарившегося мяса. Вокруг столов развалились человек двадцать местных. По освященной веками традиции пивных все повернулись посмотреть на Коула, когда он вошел. Несколько посетителей играли в карты, а в углу таверны кучковалась группа молодежи одних лет с Даварусом, они смеялись и показывали на что–то на стене.
— Только воды, — сказал Коул, подойдя к бару.
Бармен, похоже, был захвачен врасплох, но когда Даварус добавил: «И блюдце молока», — осуждение в его взгляде достигло такой силы, что он мог, казалось, содрать взором всю краску со степ.
Молодые тарбоннцы в углу насмехались над Коулом и перекидывались шуточками. Даваруса это задело. После всего, через что он прошел, он заслуживал большего уважения.
— Что они делают? — спросил он бармена, указав пальцем на посмеивавшихся людей.
— Ножи метают, — ответил тот, фыркнув. — Такая традиция в здешних местах. Игра для настоящих мужчин, — добавил он, нахмурившись в сторону Полуночницы.
Сидя на барной стойке, котенок лакал молоко из блюдца.
— Настоящих мужчин, говорите? — выпалил в ответ Коул, безуспешно пытаясь скрыть раздражение.
Он подошел к группе. Один из парней метнул нож в деревянную доску, висевшую на ржавом гвозде на стене. Доску покрывали нарисованные круги, каждый внутри следующего, становясь к центру все меньше. Брошенный нож попал в один из внешних кругов. Несмотря на скромный результат, друзья похлопали парня по спине, словно за впечатляющее достижение.
— Не возражаете, если я попробую? — спросил Коул, небрежно отпив из своего стакана с водой.
Один из мужчин подтолкнул локтем другого, тот усмехнулся и сделал добрый глоток эля. Он протянул Коулу нож и подмигнул ему.
— Все просто, — сказал он. — Целишься в коричневую дыру в центре. Я уверен, ты с этим знаком, да?
Его друг захихикал и сделал неприличный жест пальцами, обозливший Коула. Выровняв в руке нож, он метнул его, почти не глядя. Он воткнулся в доску гораздо ближе к центру, чем остальные ножи.
— Вы имеете в виду так? — спросил он насмешливо.
Он направился к двери, словно собравшись уходить, но затем извлек из ножен Проклятие Мага, развернулся и бросил его одним плавным движением. Воткнувшись точно в центр, кинжал подрагивал там, словно восклицательный знак.
— Или настоящий мужчина делает это так? — спросил он громко, разведя руки в стороны.
Воцарилась оглушительная тишина, а затем группка собравшихся посмотреть на зрелище разразилась хором поздравлений. Люди, которые минутами раньше сомневались в его мужественности, теперь хлопали его но спине и превозносили его достоинства. Коул вытащил Проклятие Мага из доски и вернул в ножны. Вежливо приняв знаки одобрения, он отправился за Полуночницей, которая покончила с молоком и, свернувшись клубком вокруг бутылки с тарбоннским красным вином, дремала с довольным видом.
— Тост! — воскликнул один из метателей ножей. — За нашего нового друга из Благоприятного края!
Коул улыбнулся и покачал головой.
— Я не могу, — возразил он. — Мне нужно быть в другом месте.
«Более того. После случившегося в Заброшенном краю я больше не могу позволить себе забыть об осторожности».
К тому же все эти разговоры о культе — меньше всего ему хотелось проявить беспечность. Он усвоил урок.
— Он метает нож как мужчина, но пьет как девчонка! — крикнул кто–то.
А вот это Коула разозлило. Его умение пить стало легендой в самых захудалых пивнушках Сонливии. И слышать, как его поносят вонючие чужаки, было неприятно.
— В другой раз я перепью вас так, что все вы окажетесь под столом, — рявкнул Даварус в ответ.
Он бережно положил Полуночницу в заплечный мешок. Она тихо мяукнула.
— Кое у кого из нас есть дела величайшей важности, которые требуют нашего внимания. На моих плечах может покоиться судьба мира.
— О, вы его только послушайте, — сказала одна из прислуживавших девушек.
Раньше он ее не замечал. У нее были прелестные глаза, а также и другие, более очевидные достоинства. Ее очаровательный акцент еще сильнее привлек внимание к тому, что она сказала:
— Если он захочет отправиться под стол, я не прочь ответить «да»!
Ее слова вызвали новые смешки, и Коул невольно остановился на полпути к двери. Все его инстинкты убеждали его уйти, за исключением одного. К несчастью, это был довольно настойчивый инстинкт.
— О, ладно, — сказал он, возвращаясь к своим новым друзьям с широкой улыбкой. Я принимаю тост. Но пью только один раз, — добавил он решительным голосом. — Только раз.
Вокруг была сплошная тьма.
Его череп пронзила ослепляющая боль, будто там сидела куча мужичков, колошмативших крошечными молоточками.
Он ощутил запах блевотины. Кислый и едкий. Вонь достигала такой силы, что рвота явно залила всю его одежду. Его глаза были открыты, но он видел лишь черноту. Его охватила паника и новый приступ тошноты. Во рту ощущалась отвратительная смесь: эль, вино, крепкое спиртное и горечь желчи.
— Где я? — проскрежетал он.
Под собой он чувствовал покачивание. Он лежал на чем–то двигавшемся, его куда–то везли. Он попытался пошевелить руками, поднять их к лицу, но запястья связали. Попробовал дернуть ногами, но и те обездвижили.
«Что же произошло?» Он силился сложить целостную картину из своих воспоминаний, сбивавших с толку и неполных, словно осколки стекла. У него было страшное похмелье, это он понял. Даже думать оказалось больно.