— Ты здесь, чтобы помочь мне отправиться на юг, вместе с остальными? Я ожидала кого–нибудь помоложе.
Остановившись, Бродар уставился на иссохшую старуху.
— Кто ты?
Бабка постучала палкой о снег.
— Меня зовут Габз. Король Магнар послал меня сюда несколько месяцев назад.
— Да? — спросил озадаченный Кейн. — Зачем?
Габз покачала головой.
— Хозяйка дома была нездорова. Молодой король послал меня, чтобы ухаживать за ней. Бедняжка к концу с трудом могла вставать с постели.
«К концу».
— Где она? — спросил Кейн, его голос внезапно так задрожал, что он с трудом выдавил из себя эти слова. — Где Мхайра?
Старуха печально покачала головой, и Бродар наконец понял. Все вокруг, казалось, посерело.
— Она скончалась на прошлой неделе. Это все из–за болезни в легких. Я похоронила ее у скамьи в саду, как она просила. Ты ее знал?
Кейн почти не слышал ее. Он повернулся, земля под ногами качалась, сердце в груди налилось свинцовой тяжестью. Он зашагал назад к дому в полуобморочном состоянии, ноги ощущались как чужие.
— Эй, что ты делаешь? — крикнула Габз у него за спиной.
Не обратив на нее внимания, он пересек поле и вернулся в дом. Вышел по коридору в сад. И тогда увидел невысокий холмик у скамейки. Он был покрыт снегом.
— Мэй, — судорожно прошептал он, рухнув на колени и сметая снег голыми руками, не чувствуя холода, не чувствуя ничего, кроме пустоты, столь глубокой, что мог бы потонуть в ней и никогда не найти пути назад.
Его пальцы что–то нащупали. Их свадебный венок. Он нежно встряхнул его дрожащими руками, и, когда прилипший снег опал с венка, Бродар увидел, что листья зеленели так же, как в день их свадьбы, а переплетавшиеся ветви, которые символизировали их соединение, были крепкими, как всегда.
Он стоял там на коленях, глядя вверх в серое небо. На лицо стали падать снежинки, над головой собиралась очередная буря. Кейн опустил глаза на венок, всхлипнул, и по щекам покатились горячие слезы. Боль захлестнула его и вырвалась наружу.
За спиной по снегу захрустели шаги. Бродар не повернулся, не хотел, чтобы Габз увидела его таким. Не хотел слышать неудобные вопросы старухи.
Он просто хотел, чтобы его оставили наедине с женой и воспоминаниями.
— Кейн.
Скрежещущий голос прорубил воздух, словно стальной клинок. Кейн повернулся, онемело всматриваясь сквозь слезы, застилавшие глаза. Его взгляд упал на лицо, покрытое шрамами. Лицо, которое он не должен был больше видеть никогда.
Джерек с каменным выражением шагнул вперед, крепко сжав топоры. В глазах его плескалась жуткая тьма, точно он прошел сквозь ад.
«Если я когда–либо увижу тебя снова, я тебя убью. Обещаю».
Бродар встретил взгляд старого друга. С минуту ни один из них не двигался. Затем Кейн медленно кивнул. Повернувшись к могиле Мхайры, он бережно опустил на нее венок. Волк всегда платил по долгам. Всегда держал слово.
Он стоял на коленях, слушая, как приближается Джерек. Он не собирался сражаться. Не сейчас. Он хотел только увидеть Мхайру в последний раз. Он подумал о ее улыбке, и слезы снова засверкали в его глазах.
Волк переступил с ноги на ногу у него за спиной.
— Кейн, — проскрежетал он снова.
— Так, — спокойно ответил Бродар.
Время пришло.
Долгую минуту ничего не происходило. А затем но обе стороны от него на землю упали топоры, и сильная рука сжала его плечо.
Весна
Принц исчезнувших
Здание склада тряслось, словно по нему колотила дубинка великана. Сквозь трещины в деревянной крыше вниз летели пыль и пепел, и Эремул–Полумаг проснулся, задыхаясь и отплевываясь. Моника рядом с ним на полу делала в основном то же самое, однако куда более грациозно. Как это часто бывало, он попытался встать на ноги, и до его мозга с запозданием дошло, что у него больше нет ступней, а также, разумеется, — ни лодыжек, ни коленей.
«Тринадцать лет, а инстинкт по–прежнему берет верх над памятью. Берет верх над рациональным мышлением. С другой стороны, я всего лишь человек. Не бессмертный фехд».
— Позволь помочь тебе, — сказала Моника, нежно поднимая его с пола и помогая усесться в кресло.
Он сморгнул грязь с глаз и прищурился сквозь облако пыли. Мард сидел, скрестив ноги, среди обломков и с подозрением пялился на Монику, возможно, с неким беспокойством. Рикер вырубился напрочь, он был так пьян, что его не разбудил бы даже пинок в лицо.
«Итак, все как всегда. Тогда что за суматоха снаружи?» Здание снова затряслось, и теперь к этому добавился громкий гул, как будто сквозь город мчался ураган. Эремул подкатился к выходу и выглянул наружу. Он был не единственным. Многие бездомные Сонливии боязливо высовывались из тесных дверных проемов Прибежища, чтобы увидеть, что за новый ужас угрожал городу. Все было покрыто пеплом и пылью — осадками из огромного грибовидного облака, поднявшегося в небо в тот день, когда Разрушитель Миров привели в действие, чтобы уничтожить гхолама. Даже в Обелиске минуту–две жара была просто невыносимой.
Полумаг с облегчением узнал, что в городе никто не погиб — по крайней мере, в результате применения оружия фехдов. Однако в ближайшие дни, несомненно, возникнут сложности — городские запасы воды оказались загрязненными. Кроме того, сотрясение земли, вызванное взрывом, ослабило сооружения Сонливии, и с тех пор несколько домов рухнули, похоронив под собой несчастных жителей.
Полумаг покачал головой. За последний год город перенес войну, продолжительный обстрел артиллерией Первой флотилии и теперь — применение наиболее смертоносного оружия из всего когда–либо созданного.
«Серый город. Подходящее название для, возможно, самого мрачного из городов по эту сторону метафорического ада». Трудно было представить такое время, когда он мог бы с теплотой вспоминать правление Салазара, по Полумаг чувствовал, что это мгновение приближается.
Моника прикоснулась к его руке и высунула голову за дверь.
— Посмотрим, из–за чего весь этот шум? — спросила она.
Он бросил на нее удивленный взгляд. Моника казалась в целом довольной, оставаясь в Прибежище с тех пор, как нашла его. Поистине — она пребывала в тревожащем спокойствии большую часть времени. Он предполагал, что такое воздействие могли оказать на женщину напряжение и всеобщая неопределенность, не говоря уже об их решительно лишенных всякого обаяния соседей по комнате.
«Когда речь заходит о женщинах, я могу опираться только на воображение».
— Хочется свежего весеннего воздуха? — спросил он с кривой усмешкой, показывая на облака пыли, несшиеся по улице.
Казалось, все они летели с Крюка — большой площади, на которой некогда казнили городских преступников и где сам Эремул едва не исполнил однажды пляску повешенного, или что там еще веселое можно было придумать для человека без ног.
— Полагаю, это, по крайней мере, посвежее того, что выходит по утрам из задницы Рикера.
Моника смерила его возмущенным взглядом, который быстро сменился улыбкой, и Эремул ощутил, как его охватило незнакомое теплое чувство. «К дьяволу вашу хашку. Забудьте о магии. Любовь — самое могущественное пристрастие из всех». Или, по крайней мере, она была таковым для тех, кто отчаянно нуждался в ней тридцать пять лет.
— Следуй за мной, — сказал он, выкатывая кресло через дверь. Возможно, я смогу состряпать кое–что, чтобы помочь справиться с пылью.
Он пробормотал несколько слов и, вызвав свои чахлые запасы магии, сотворил охранительное заклинание, которое удерживало летевший по воздуху мусор в стороне от него и Моники. Чумазые лица наблюдали за ними из полуоткрытых дверей. Многие смотрели зло или сердито, но на мнение соседей Полумагу было совершенно плевать.
Эремул и Моника пробирались между битком набитыми складами, обходя стороной груды отбросов, мертвых животных и кучи гниющих нечистот. Пусть Прибежище и давало им крышу над головой и миску скверного на вкус супа по вечерам, но во всем остальном это было отвратительное место, где не признавались никакие законы. Год назад Эремул мог назвать его «адским». Но не сейчас.