Не самый трудный: фехтовальщик в золотых доспехах из Низин был подлинным мастером клинка.
А самым трудным оказался бой, в котором он и не рассчитывал победить, и сомневался, что хотел бы победить, в любом случае. Воспоминание о той схватке было по–прежнему столь же болезненной раной, как и каждая из его многочисленных телесных травм.
«Если я когда–либо увижу тебя снова, я тебя убью». Слова Джерека.
Его руки неожиданно задрожали, к глазам подступили слезы. Карн, должно быть, заметил это мгновение слабости. Не успел Кейн опомниться, как огромный вождь бросился на него с невообразимой для человека таких размеров скоростью. Держащий Клятву со свистом ринулся вниз и рассек пустое пространство там, где мгновением раньше была голова Кейна. Шестое чувство, которое бессчетное число раз спасало ему жизнь, сработало и сейчас, и он, вовремя откатившись в сторону, вскочил на ноги со своим двуручным мечом, неожиданно оказавшимся в руках. Дрожь исчезла. Он был совершенно неподвижен, спокоен, как гладь озера Драгур летним утром, полным неги.
Карн Кровавый Кулак стоял лицом к лицу с Кейном, его исполинская фигура, казалось, занимала полшатра. Но он не продолжил атаку. Вместо этого — хмыкнул и слегка кивнул, а потом повернулся и направился к перевернутому ящику. Отвязал щит и прислонил его к сундуку. Затем осторожно положил Держащего Клятву рядом с картой, сел на сундук и уставился в темноту, нахмурив густые брови. Мерцающее пламя свечи отбрасывало зловещие тени на его морщинистую щеку.
— По крайней мере, ты помнишь, как сражаться.
— Это не забывается никогда, — устало ответил Кейн. — Если ты решил со мной покончить, полагаю, есть способы проще.
— Кейн, которого я знал, ни за что не сдался бы возле этого шатра моим людям с такой готовностью, — прогремел Карн. — Я должен был понять, остался ли ты тем, кем я тебя помнил. В противном случае мне от тебя никакого толку. Никакого, если ты утратил потребность убивать.
— Я утратил ее давным–давно.
— Но не мастерство.
Кейн пожал плечами.
— Я не тот, каким был когда–то. Я стар. Мир, в конце концов, оставляет всех людей позади.
— Не только людей, — заметил Карн рассеянно. — И лордов–магов — тоже.
Подняв руку, он указал на глубокую тень, лежавшую в углу шатра.
— Взгляни на Шамана.
— Шаман здесь? — прохрипел Кейн, в горле у него внезапно пересохло.
Прищурившись, он вгляделся в темноту, подумав, что лорд–маг, возможно, наблюдал за ними в одном из своих многочисленных воплощений в животное. Но как ни напрягал он ослабевшие глаза, ему удалось разглядеть лишь смутные очертания съежившейся на земле фигуры в плаще с капюшоном. Бродар сделал несколько шажков вперед, стиснув эфес меча побелевшими от напряжения пальцами и занеся его для удара.
Голова в капюшоне покоилась на груди. Когда Кейн приблизился, голова приподнялась. Движение было мучительно медленным, словно это простое действие требовало неимоверных усилий.
— Приветствую, Меч Севера, — произнес хриплый, тоненький голосок.
Прозвучала полная противоположность голоса, так хорошо знакомого Кейну, глубокого баритона лорда–мага, которому он служил более двадцати лет. Однако нечто в этом высказывании, вызвавшем жалость, всколыхнуло старые воспоминания, и Бродар понял: это, без сомнения, Шаман.
Кейн повернулся к Карну Кровавому Кулаку с сотней вопросов на устах, но громадный вождь лишь покачал головой.
— Он слабеет день ото дня. Кразка применил какое–то адское оружие, и рана не заживает. Мы думали, он бессмертен, но все умирают.
Кейн смотрел на закутанную фигуру Шамана, лицо которого было скрыто капюшоном. Некогда он считал Шамана богом или кем–то очень на бога похожим. Теперь он мог просто протянуть руку и переломить лорда–мага надвое. Несмотря на все его мечты о мести бывшему господину, несмотря на всю ярость, которая давала ему цель в жизни последние несколько лет, осознание этого факта выбило его из колеи.
«Мир не перестает меняться».
— Я дал клятву, — неожиданно произнес Карн. — И я собираюсь ее сдержать. Но я дал также и еще одну клятву. И сейчас я пытаюсь решить, какая из них важнее.
— А что это за вторая клятва? — тихо спросил Кейн, хотя и подумал, что знает ответ.
Исполинский кулак вождя сжался и обрушился на перевернутый ящик, служивший ему столом. Тот раскололся от удара.
— Водрузить голову Кразки на пику над стенами Сердечного Камня. Загнать демонов, наводнивших сейчас нашу землю, назад в Приграничье.
Кейн кивнул, сделал глубокий вдох. Это была возможность, которой он дожидался.
— И я тоже дал обещание, — медленно проговорил он, — и должен его сдержать или умереть, пытаясь это сделать.
Карн бросил на Кейна понимающий взгляд, темные глаза великана сверкнули.
— Твой сын еще жив. Кразка поместил его в ивовую клетку на верху Великой Резиденции как предупреждение тем, кто может попытаться встать ему поперек дороги. Король–Мясник любит зрелища… как мой народ убедился в этом четырнадцать лет назад.
Кейн поморщился. Все возвращалось к тому роковому дню.
— Я не могу изменить того, что сделано, — медленно сказал он. — Но я могу предложить свой меч в предстоящей битве. Думаю, тебе нужна любая помощь, которую можно получить.
Вождь Западного предела повернул в руках Держащего Клятву, словно искал ответ на невысказанный вопрос в рунах, выгравированных на клинке. Тишина затягивалась, напряжение было столь велико, что Кейну казалось, будто его можно потрогать рукой.
В конце концов Карн хмыкнул.
— Мы двинемся к воротам на рассвете. Он встал и, открыв дорожный сундук, принялся что–то в нем искать.
— Битва за Сердечный Камень будет одной из самых кровавых в Высоких Клыках. Кразка командует демонами. Магия круга чародеек Сердечного Камня сильнее магии моего, ибо большинство уничтожили гвардейцы Мясника в тот день, когда пал Шаман. Быть может, такой легендарный убийца, как Меч Севера, сумеет склонить чашу весов в нашу пользу.
— Надеюсь, что смогу, — ровно произнес Кейн, хотя слова вождя отнюдь не преисполнили его чувством удовлетворения.
Он больше не хотел быть легендарным. Только приличным мужем и отцом, если духи дадут ему возможность.
Карн, казалось, его не услышал.
— Я сдержу клятву, — прогремел вождь.
Он извлек из сундука точильный камень и провел им по лезвию палаша, покрытого рунами; сталь издала пронзительный звук, будто толпа обреченных душ взывала к правосудию.
— А потом сдержу другую.
К тому времени, как Кейн нашел место, чтобы распаковать свою скатку с постелью и уложить ее на пронизывающе холодную землю, снег наконец перестал идти. В огромном лагере, разбитом к западу от Сердечного Камня, было около десяти тысяч человек, и он чувствовал впивавшиеся в него враждебные взгляды. Немало вновь обретенных союзников при первой же возможности с наслаждением всадили бы в Кейна клинок среди ночи, но Карн приставил к нему охрану. Присев, чтобы развести огонь, Кейн вежливо кивнул парню. Страж сплюнул, а затем, повозившись со своими штанами, облегчился, и от его желтой мочи повалил пар, когда она оросила снег.
«Жаль, что не для всех из нас это так легко», — угрюмо подумал Кейн. Его мочевой пузырь уже несколько дней был упрямее злобной медведицы, и путь из Зеленого предела оказался из–за этого адской мукой. Если бы воины, собравшиеся вокруг костров, знали, как тяжко ему просто отлить, репутация его явно бы не улучшилась. В этом заключался какой–то урок, но будь он проклят, если понимал, в чем же тот состоял.
Он посмотрел на восток. Подступы к столице скрывал ночной мрак. Когда он добрался до Королевского предела, его первым желанием было двинуться прямо к воротам Сердечного Камня и порубить всех, кто стоял между ним и сыном. Но закончилось бы это тем, что его нашпиговали бы стрелами, а преклонный возраст, не балующий особыми милостями, научил его, по крайней мере, немного сдерживать безрассудство. Настанет утро, и он выступит вместе с огромным воинством Карна Кровавого Кулака и сделает, что сможет, для освобождения города от тирана. Кажется, в последнее время он чертовски много занимается подобными вещами, но, помимо прочего, возраст научил его, что мерзкие ублюдки появляются так же быстро, как сорняки в заброшенном саду.