– Вы очень нескромны, капитан Шарп, – она глубоко затянулась, табак вспыхнул красным. – Что говорил обо мне лорд Спирс?
Он растерялся: вопрос был слишком прямым, чтобы не ответить – но решил увильнуть, и просто покачал головой:
– Ничего.
– Совсем не похоже на Джека, – она снова затянулась. – Он вам сказал, что это я просила его привести вас?
– Нет.
– А я просила. Не любопытно, почему?
Он прислонился к решетке:
– Да, пожалуй, мне любопытно.
– Слава Богу! Я уже начала думать, что в вас нет ни единого человеческого чувства, – голос маркизы был резким. Шарп гадал, что за игру она затевает. Сигара упала на плиты балкона, рассыпая искры, как мушкет в ночном бою. – А что вы сами думаете, капитан?
– Я не знаю, зачем я здесь, мадам.
– О! – теперь в голосе сквозило ехидство. – Я покинула гостей, пренебрегла своими обязанностями – и вот я здесь, одна, возле накрытого стола, а вы ни о чем не подозреваете?
Шарп не любил, когда с ними играли:
– Я просто солдат, мадам, и не привык вращаться в высших сферах.
Она рассмеялась, лицо вдруг смягчилось:
– Вы это произнесли с таким чудесным высокомерием! Так со мной вам неуютно?
– Если вам так угодно.
Она кивнула:
– Хорошо. Тогда расскажите мне, что нашептал вам Джек Спирс, – в голосе снова прорезались командные нотки, как будто она говорила с лакеем.
Шарп устал от игр, поэтому произнес так же жестко, как она:
– Что у вас плебейские вкусы, мадам.
Маркиза вдруг затихла, подалась вперед, вцепившись руками в скамейку. Шарп подумал, не собирается ли она кликнуть слуг, чтобы его вышвырнули вон, но она, напротив, расслабилась и снова откинулась на спинку скамьи, махнув рукой: – Мне казалось, вкус у меня неплохой. Бедняга Джек судит обо всех по себе, – ее голос снова изменился, теперь в нем появилась легкая грусть. Она поднялась и подошла к решетке, подняв одну из ставень: – С атакой сегодня не повезло.
Казалось, предыдущего разговора никогда не было. Шарп поднял голову:
– Да.
– Почему Пэр приказал идти на приступ? Это же бессмысленно!
Шарп хотел напомнить ей, что она сама хотела увидеть битву, почти уговаривала Веллингтона, но эту новую, жесткую и прямую женщину не хотелось раздражать без причины, по крайней мере, сейчас.
– Он не любит осады – слишком нетерпелив. Предпочитает, чтобы все побыстрее кончилось.
– Что означает большие жертвы? – ее пальцы выбивали по решетке какой-то быстрый ритм.
– Да.
– И что теперь? – она смотрела на форты, а Шарп – на ее профиль, самое прекрасное, что ему доводилось видеть в жизни.
– Мы будем копать траншеи. Сделаем все по науке.
– Где?
Он пожал плечами:
– Наверное, в овраге.
– Покажите.
Он встал сбоку, чувствуя ее аромат, ее близость, и постарался не дать ей почувствовать, как он дрожит. Он заметил серебряный гребешок, удерживавший ее волосы, потом заставил себя отвести взгляд.
– Вон там, справа, мадам, поближе к Сан-Винсенте.
Она повернулась к нему, ее лицо в считаных дюймах от его лица. В лунном свете глаза ее казались фиолетовыми, скулы были в тени.
– Сколько времени это займет?
– Можно закончить за два дня.
Ее глаза поймали его беспокойный взгляд: ему было не по себе от ее тела, обнаженных рук, темных теней и мягких изгибов под платьем. Она вдруг резко отвернулась и подошла к столу:
– Вы ничего не ели.
– Мне много не надо, мадам.
– Подойдите, сядьте и налейте мне вина.
Блюда были полны жареных куропаток, перепелов, фаршированных мясом и перцем, маленьких кусочков фруктов, которые она называла айвой – они так и сочились сиропом. Шарп снял кивер, прислонил винтовку к стене и сел. До еды он не дотронулся, но налил маркизе вина и уже подвинул бутылку к себе, когда перехватил ее взгляд, полный любопытства и насмешливого кокетства.
– Почему вы меня не поцеловали?
Бутылка звякнула о край бокала.
– Не хотел вас оскорбить.
Она подняла бровь:
– Разве поцелуй оскорбителен?
– Если не желанен.
– Так значит, женщина всегда должна показывать, что хочет поцелуя?
Шарпу стало окончательно неуютно в этом чужом мире, которого он не понимал. Он попытался уйти от ответа:
– Не знаю.
– Знаете. Вы считаете, что женщина всегда должна добиваться мужчины, правда? Тогда у вас не будет чувства вины, – Шарп промолчал, а маркиза рассмеялась. – Я забыла. Вы же всего лишь солдат и не привыкли вращаться в высших сферах.
Шарп глядел на восхитительную красавицу, сидящую напротив, и убеждал себя, что это всего-навсего еще одна женщина, а он – мужчина, и больше ничего. Он мог вести себя с ней, как с любой другой женщиной, но себя ему не обмануть: она – маркиза, родственница императоров, а он – Ричард Шарп, чьей единственной родственницей является его дочь. Эта разница встает между ними непреодолимой преградой, с которой ему не совладать. Другим – может быть, но не ему. Он снова пожал плечами: