С невероятным трудом и риском для жизни Кейну удалось отбить от стада молодого бычка и с помощью камней и горящих пучков травы погнать его в сторону хижины Гору. Но даже один-единственный буйвол оказался чрезвычайно опасным созданием, и несколько раз англичанину едва удалось ускользнуть от рогов разъяренного животного. Наконец Соломон застрелил строптивого буйвола практически у самых дверей хижины.
Дул сильный западный ветер. Кейн слил кровь из освежеванного зверя на землю у дверей, чтобы гарпии почувствовали ее запах у себя в пещерах. Затем он разрубил тушу на части и свалил куски кровоточащей плоти кучей в углу хижины Гору, а сам спрятался в подготовленном укрытии поблизости и стал ждать.
Ждать ему пришлось недолго. Утреннюю тишину потревожил шум крыльев, и вскоре огромная стая мерзких акаана уже кружила над деревней. Судя по количеству крылатых бестий, решил Кейн, запах крови привлек все племя оголодавших чудовищ. Гарпии расселись вокруг хижины. Соломон с болезненным интересом разглядывал этих удивительных существ, непохожих как на человека, так и на библейских демонов.
Окутанные огромными, перепончатыми, кожистыми крыльями, акаана столпились у входа в хижину и о чем-то переговаривались пронзительными скрипучими голосами, так непохожими на голоса людей. На их гротескных лицах лежала печать древнего Зла, и Кейн понял, что на самом деле ничего человеческого в этих уродливых существах не было.
Крылатая раса являлась непотребным вывертом природы, ужасающим порождением некого юного разума, смело экспериментирующего с живыми формами. А может быть, если Кейн правильно понял полные скрытого смысла намеки старого колдуна с Невольничьего Берега, гарпии являлись продуктом богомерзкого грешного брака людей со зверями? Или просто тупиковой ветвью неразумной эволюции, о которой в последнее время столько спорили натурфилософы?
Сам же пуританин склонялся к мысли, что правы были те древние философы, которые утверждали, что человек — суть высшая форма развития животного. И коли природа сподобилась породить такое множество видов разнообразнейших живых существ, логично предположить, что и человек был отнюдь не уникальным творением. Наверняка Homo Sapiens, к виду которого относился и Соломон Кейн, не являлся первым хозяином Земли, быть может, и не последним.
Несмотря на то что гарпии чувствовали свежую убоину, они колебались. Этих полуразумных созданий останавливало врожденное недоверие к строениям. Несколько бестий опустились на крышу и попытались растащить ее, но Кейн строил на совесть, и они вскоре оставили свои попытки.
Наконец один из акаана, не в силах больше противостоять дурманящему запаху свежей крови, с пронзительным визгом бросился внутрь хижины и впился острыми клыками в буйволиное мясо. В этот же момент, словно по команде, за ним ринулись остальные акаана, отпихивая друг друга от вожделенных кусков. Подождав, пока последняя тварь скроется в хижине, Соломон протянул руку и изо всех сил рванул длинную лиану. Дверь, связанная из прочных бамбуковых стеблей, с грохотом захлопнулась, а тяжелое дубовое бревно рухнуло в выдолбленный в утоптанной почве паз и намертво ее заклинило.
Пуританин вылез из замаскированной ветками ямы и посмотрел на небо. В пронзительной синеве не было видно ни одной темной точки, и, если учесть, что сейчас в хижине находилось не менее полутора сотен гарпий, в ловушку было поймано все племя крылатых созданий. Соломон вытащил из поясного кошеля кремень и кресало и высек искру на пучки высушенной травы и просмоленного сушняка, которыми снаружи были заботливо обложены стены дома духов. При этом руки пуританина были тверды, а лицо — совершенно спокойным.
По периметру хижины Гору взметнулось свирепое пламя. Изнутри донесся беспокойный гомон — твари сообразили, что попались. Еще миг — и все строение было охвачено огнем. Сухие бамбуковые стволы горели, как порох. На пуританина обрушились волны жара.
Почуявшие дым твари завизжали. Кейн молча стоял, вглядываясь слезящимися от дыма глазами в багровое пульсирующее пламя, и слушал, как акаана бьются о стены, пытаясь их проломить. И тут, впервые за все это время, он улыбнулся — жестоко и безрадостно.
Сильный ветер раздувал пламя, внутри хижины было сущее пекло. Стены дрожали от ударов, но толстые бревна выстояли. Мечущиеся внутри пылающей хижины акаана почувствовали приближение смерти. Их душераздирающие отчаянные крики казались пуританину сладкой музыкой. Потрясая кулаками, он захохотал, и смех его был ужасен. Пронзительные крики гарпий заглушили даже рев огня и треск дерева, а потом, когда жадные языки пламени прорвались внутрь, вой сменился жалобными стонами и криками боли. Огонь жарко пылал, валила жирная копоть, окрест разносилась омерзительная вонь горелого мяса.