Двадцать лет назад, чтобы найти в Городе Чужаков нечто такое, чего не сыщешь в другом месте, – незаконное, или соблазнительно опасное, или просто слишком мерзостное, чтобы обрести широкую популярность, – следовало отправляться в заведение под вывеской «Экзотическая любовь», что почти на самой Дворянской. На первый взгляд «Любовь» казалась маленьким, хорошо обставленным борделем для узкого круга завсегдатаев; но, войдя в этот круг, показав себя достойным доверия, – иными словами, к тому моменту, когда владелец заведения получал достаточно пригодных для шантажа улик, чтобы посетитель пискнуть без разрешения не смел, – можно было получить доступ в мир в буквальном смысле слова неограниченных чувственных возможностей. В «Экзотической любви» невозможного не существовало – только дорогостоящее.
Но теперь, похоже, весь Город Чужаков преобразился в базарный вариант «Экзотической любви», и отыскать в нем само заведение было совершенно невероятно. Делианн стоял посреди улицы, тупо взирая на вывеску грибоведа, занявшего домик на Дворянской, механически перечитывая список выставленных на продажу возбуждающих, дурманных или галюциногенных спор: бесплодный самообман, конечно, попытка отложить на пару секунд тот миг, когда понимаешь, что понятия не имеешь, что делать теперь.
Он зашел так далеко…
Легкие пальцы скользнули по его ребрам – там, где перворожденные обычно носят кошельки. Рука Делианна устремилась им навстречу неуловимо быстро, чтобы выволочь хозяина этих пальцев на обочину перед перворожденным. Грязное людское дитя.
– Извини, фей, спотыкнулся я, – торопливо выпалил мальчишка.
– Это заведение… – мрачно промолвил Делианн. – Оно когда-то называлось «Экзотическая любовь». Что с ним случилось?
Мальчишка выпучил глаза, потом хитро прищурился.
– Эй, я по этим нотам не пою, зато есть у меня сестренка, ей одиннадцать, ничего еще не делала, ну разве пару раз отсосала…
– Я спрашивал не об этом.
– Ну ладно-ладно, правду сказать, тринадцать ей, только…
Делианн тряхнул его. Сильно.
– «Экзотическая любовь», – повторил он.
Мальчишка закатил глаза и внезапно завизжал что было сил:
– Косоглазый! Косоглазый! Спасите меня от этого долбаного кейниста!
Он попытался пнуть Делианна в лодыжку – слушать его вопли было больнее – и как-то вывернулся из пальцев, чтобы ринуться прочь и раствориться в толпе, разглядывающей перворожденного с нарастающей враждебностью. Кое-то ругался вполголоса, но только один взялся выразить всеобщее мнение:
– Урод косоглазый!.. Хочешь оттрахать мальчонку, так плати, как приличные люди!
Дело могло кончиться плохо – судя по виду, многие из зевак только рады были бы попинать прохожего, и никто не в состоянии был, глядя на изможденного, оборванного перворожденного, осознать, насколько опасной может стать подобная попытка, но тут сквозь толпу протолкался рослый мужчина в черной с серебром кольчужной рубашке, а за ним плечистая камнеплетка в юбке из алой с золотом парчи.
– Все-все, разошлись, – устало повторяла камнеплетка, по дороге наступая на мозоли, поддавая под дых и время от времени отпихивая с дороги самых наглых. Короткие руки бугрились мускулами, точно корни болотных кипарисов; если она кого-то толкала, тот улетал. – Разойдитесь. Шевелись! Да, ты, ты, козел! Пошли!
К Делианну подошел человек и смерил перворожденного холодным взглядом.
– Что за дела, леший? Беды ищешь? Если что, так мы уже пришли.
– Я ищу, – неторопливо проговорил Делианн, – фею, которая держала здесь веселый дом.
– Здесь? – Мужчина нахмурился. – Что-то не припомню. Руфи – грибовед здешний – тут лавку держит уже сколько? Почитай, лет восемь, я еще в Патруле тогда не служил. Эй, Таулкг’н, ты помнишь, чтобы здесь был бордель?
Его партнерша фыркнула в бороду и отпустила пару фраз, которые Делианн не вполне расслышал – кажется, язвительные комментарии в адрес хумансов с их короткой жизнью и короткой памятью.
– Ага. – Она отшвырнула последнего зеваку и обернулась: – «Экзотическая любовь». Тут она стояла.
– «Экзота»? – Глаза патрульного вспыхнули, по губам зазмеилась нехорошая улыбка. – Тулки, до тебя дошло? Этот лешак ищет Герцогиню .
Камнеплетка сделала шаг вперед, уперев руки в бока, смерила Делианна взглядом раз-другой, потом грустно помотала головой.
– Не трать силы, лешак. Не станет она с тобой говорить.
– Никакой герцогини я не знаю, – терпеливо ответил Делианн. – Я ищу фею по имени Кайрендал.
– Это она и есть, – пояснил человек. – Ее прозвали Герцогиней, потому что она перетрахала половину кабинета министров.
Камнеплетка всей свой тяжестью наступила напарнику на ногу.
– Придержи язык.
– Просто скажите, где я могу ее отыскать.
– Теперь она держит «Чужие игры»…
– «Чужие игры»? Целый квартал заведений на улице Кхазад-Лун?
– Точно, лешак. Только не попадешь ты к ней, точно говорю. Занята она, ясно? Важная пе…
Что еще хотела сказать камнеплетка, Делианн не расслышал: он уже бежал.
2
Казино «Чужие игры» распласталось посреди клоаки Города Чужаков, словно колоссальная, зловредная жаба, поблескивая радугой слизистых боков. Дому не исполнилось еще восьми лет, а он уже проглотил всех соседей от улицы до улицы; сросшиеся здания занимали большую площадь, чем сам дворец Колхари, – три ресторана, семь корчем, четыре игорных дома, два театра и десятки уличных балаганов разного размера и степени уюта. В пределах квартала можно было купить все что угодно – от сигар до внезапной смерти. Комнаты здесь сдавались внаем по часам. Крыша, окаймленная исполинским нимбом, сияла точно маяк, видимый даже с луны. А нимб был всего лишь радужно мерцающим отражением колоссального пузыря Силы, титанического Щита, заключавшего в себя здание и видимого только потому, что струйки дождя стекали по его поверхности на улицу.
Делианн прислонился к скользкой от дождя белокаменной стене, выглядывая из проулка. Сукно куртки отяжелело от воды, давило на плечи. С карниза прямо на голову ему стекала кисловатая, отдающая химией вода. Он стоял достаточно далеко от входа в проулок, чтобы жуткий алый, зеленый, золотой свет не попадал ему в лицо.
Для колдовского зрения «Чужие игры» сияли еще ярче, чем для обычного. Над зданием кружился смерч стянутой Силы, сплетение невозможно ярких струй – алых и аметистовых, бронзовых и изумрудных, лазурных и серебряных, – будто праздничные флаги бьющиеся над крышей. За краем Щита толпились зеваки, вглядываясь в лица дворян, светских львов, знаменитостей, которые по очереди выходили из карет, одна за одной подкатывающих к устланным дорожкой из пурпурного бархата широким мраморным ступеням парадного. Зрители опирались на колдовской Щит, словно на стенку, прижимаясь к ней лицами, словно одной силой воли могли проложить себе дорогу из сырой мглы в вечный летний полдень за стеной.