Тогда он думал, что стал крутым. Только потом, когда этими же руками пришлось запихивать в задницу глицериновые свечи и ставить самому себе клизму, Хари Майклсон понял, насколько иллюзорна его крутизна. В первый раз, когда Шанна, услышав плач мужа, застукала его в уборной – с изгвазданными в дерьме руками, которыми он, оставляя по-детски бесстыжие отпечатки, пытался вколотить обратно в омертвевшие бедра хоть каплю чувствительности, каплю толку, – он понял, что всю жизнь обманывал себя.
Для такого испытания у него никогда не хватало сил.
Сняв с тормоза колесики Ровера, Хари ухватился за стальные обода и медленно покатил кресло к дверям. Пару лет назад он купил себе левитрон, но вскоре продал. Шанне и врачам он заявил, будто магнитное поле, поддерживавшее левитрон в воздухе, не было должным образом экранировано и от этого все проблемы со спинальным шунтом. На самом деле он ненавидел чертову хреновину и боялся. Любая поломка, хотя бы сбой в подаче энергии, оставила бы его беспомощным, неподвижным. У Ровера хоть колеса есть.
Что не мешало Хари и эту коляску ненавидеть.
Дверь при его приближении распахнулась сама. Выкатившись в коридор, Хари направился к спальне Фейт. Стоило бы прежде заехать в уборную и перезагрузиться, но иррациональное упрямство не позволяло Хари вести себя разумно. Даже если случится худшее, грязи будет немного. В Ровера вмонтировали химический туалет под сиденьем и мочевой катетер, хотя Хари про себя давно решил, что если поймает себя на привычке пользоваться ими, то немедля повесится.
Вонь… Он страшился ее больше, чем всего остального. При одной мысли об этом запахе жгло веки и перехватывало дыхание. Слишком хорошо он помнил этот смрад – химические миазмы болезни и недержания. Так несло от Дункана после того, как нервный срыв отправил его в штопор по ступеням кастовой лестницы. Тесная квартирка в поденщицком гетто Миссионерского округа в Сан-Франциско, которую они делили с отцом, задерживала эту вонь в себе, вбирала, ставила ее тавро изнутри черепной коробки. Вонь не острая, но густая и… округлая, вот. Не резкая, а тягучая, заполняющая носовые пазухи, словно утопаешь в соплях.
Запах безумия.
Удобственные примочки Ровера были не преимуществом, а угрозой. Если Хари докатится до подобного, сдастся, как советуют ему доктора, если примет свое увечье и попытается приспособиться к нему, то запах от него уже не отстанет. Хари боялся к нему привыкнуть. Привыкнуть так прочно, что перестанет замечать.
У дверей спальни Ровер затормозил. Кончиками пальцев Хари осторожно подтолкнул дверь, так нежно, будто касался дочкиной щеки, и створка приотворилась на пару сантиметров. Шепотом он велел Эбби включить в коридоре лампы, и дом подчинился, постепенно увеличивая яркость, покуда лучик света не дотянулся до кроватки Фейт, заиграв на спутанных золотых кудрях.
Девочка лежала, расслабившись во сне по-детски беззаботно. В груди Хари взорвалась боль. Он смотрел, смотрел, покуда мерное колыхание груди под тонкой ночной рубашкой не отвлекло его. Вспомнилось, как он точно так же смотрел на Шанну, когда Паллас Рил лежала, распластанная, на алтаре в Железной комнате Сумеречной башни дворца Колхари, что в Анхане. Вспомнилось, какое облегчение он испытал, увидев, что она еще жива и мир не покинули ни рассудок, ни цель.
Но сейчас, когда ночами он заглядывал в спальню Фейт, облегчение не приходило к нему. Холодный ужас, таившийся в глубине зрачков, – однажды заглянуть в спальню и не увидать этого мерного движения груди – не исчез. Он только отступил на время. С уверенностью, превосходившей убежденность любого фанатика, что Фейт отнимут у него. Таков был лейтмотив всей его жизни: ничего столь ценного тебе не оставят, не надейся.
Ее фарфоровая кожа, будто сияющая, подсвеченная изнутри теплом глаз, волосы цвета солнца на зимних колосьях, классические скандинавские черты лица – все в ней несло лишь слабый отпечаток британского наследия Шанны и совсем ничего – от Хари. Девочка пошла в настоящего отца.
«Биологического, – поправил себя Хари. – Ее настоящий отец – я».
С тоской он подумал об оставшейся на тумбочке бутылке виски. Надо было прихватить ее с собой. Сейчас ему пригодилось бы отдающее торфом утешение; в самый темный час ночи легко поддаться мыслям еще более темным.
Порой, глядя на Фейт, Хари не мог не вспомнить Ламорака… Карла. Карл Шанкс – второразрядный Актер, мелкая звездочка, смазливый мечник не без способностей к тауматургии, когда-то добрый приятель Хари. Любовник Шанны. Предатель.
Отец ее ребенка.
Ламорак предал Шанну. И Хари. Хари предал его в ответ. Выдал на пытки.