Что приближенные Святослава не любят ее собственных ближиков и между ними порой случаются мелкие и крупные стычки, для Эльги новостью не было. Но при виде разбитого лица Торлейва в ней загорелся материнский гнев и жажда наказать обидчиков.
– Нет, госпожа. Одна удаль молодецкая. Но я пришел тебе сказать о деле поважнее. Хорошо, что ты тоже здесь, Свенельдич.
…И правда, причины никакой не было. Попрощавшись со Станимиром и его немецким гостем, Торлейв, все еще в удивлении от этой нежданной встречи, вспомнил, зачем все собрались на луг, и направился к девичьему кругу. Когда вода в ведрах кончилась, а девушки обсохли у костров и отдышались, Витляна завела новый хоровод. Это было важной частью начала лета, и здесь требовалось умение и присутствие духа. Сначала круг движется слева направо – противусолонь, и так заходит на Темный Свет. Девицы шли с важным видом, сознавая важность этого действа и скрывая тайный страх: на Темном Свете каждый шаг может иметь немалые последствия.
– Я посею белый лен, – запела Витляна.
– Ой, дид-ладо, тонкий лен! – подхватили прочие.
Девушки по очереди отвечали ей за свекра, за свекровь, за суженого, и все помогали работать. То, что правильно сделано на Темном Свете, обернется удачей и в белом свете, и Витляна сейчас делала работу богини, дарящей земным полям хороший урожай, женским рукам – удачную работу на весь год, а самим себе – хорошее замужество.
Правена к тому времени вернулась в круг. С самого утра радость бурлила в ней, серые глаза Торлейва стояли перед взором – взгляд пристальный и тем самым обещающий… что? Она ему не ровня, и не будет его мать ее сватать, как тем летом сватала у княгини Малушу, – об этом Правена прекрасно знала. Но так далеко заглядывать не хотелось. Она уносилась мыслями в темноту рощи, воображая, как он обнимет ее, и сердце замирало. А что потом? Да как будто ничего… там видно будет. Венец устремлений юной девы – подтверждение любви того, кто запал в сердце, от чего взгляда пробирает сладкая дрожь. А то, что бывает потом – бывает уже не с девой.
И вдруг какие-то люди… Станимир-боярин какого-то лешего притащил! Вот надо им непременно о делах говорить, и непременно с Торлейвом! Шли бы к Свенельдичам, к Вуефасту, к Острогляду, к Асмунду – мало ли в Киеве бояр и старцев! Пусть целый год проговорят, но вечер Зеленого Ярилы для другого! И хотя Торлейв держал ее за руки, Правена чувствовала: Станимир и незнакомец рядом с ним для него важнее, чем она.
Вся ее радость от плясок улетучилась, она с трудом подавляла уныние. Но вот, в очередной раз оглянувшись, Правена заметила в толпе знакомую светловолосую голову, и от сердца отлегло. Он отделался от Станимира и вернулся!
Но тут же рядом с Торлейвом возник Унегость. Младший сын воеводы Вуефаста имел от роду лет восемнадцать-девятнадцать. Продолговатое лицо, очень высокий лоб, полускрытый рыжевато-русыми кудрями, и чуть раздвоенный подбородок он получил от отца-варяга; большие карие глаза, черные длинные брови, почти сросшиеся над крупным носом, – от мужской родни матери, знатного киевского рода Угоровичей. Он видел, что расписное яйцо Правена никому еще не вручила, и не терял надежды им завладеть. Стараясь не упустить ее из виду, он передвинулся и загородил от Торлейва вереницу дев.
– Гостята, – вежливо сказал Торлейв. – Отойди, не засти.
Спокойная уверенность в его голосе означала: нечего тебе здесь высматривать. Унегость был уже почти сговорен, и вовсе не с Правеной.
– Так отодвинь! – дерзко и с досадой ответил тот, оглянувшись.
Без лишних слов Торлейв схватил Унегостя за ворот и пояс и, чуть отступив в сторону, рванул его назад. Стоявший тут же Патрокл-Орлец как бы невзначай подставил ногу, и Унегость, широко взмахнув руками, опрокинулся на стоявших позади. Сшиб кого-то, но ему живо помогли утвердиться на ногах и с веселым свистом толкнули вперед, обратно на противника.
Вокруг весело загомонили, радуясь новому развлечению. Торлейв за эти мгновения успел развернуться и встретил Унегостя еще на подлете ударом в челюсть – тот опять отлетел. Торлейв даже рад был этому случаю – игра рожка, песни и пляски его не веселили, но наполнили лихорадочным возбуждением, и оно требовало выхода.
Не успел Унегость подняться с земли, как вокруг него возникли знакомые рожи, полные дурного азарта.