Диакона Теодора на руках перенесли из телеги в дом, уложили – он так и не проснулся, но бормотал что-то по-романски. Аббат Гримальд, хмурый и молчаливый, то и дело хватаясь за бок, ушел к своему месту на спальном помосте и принялся молиться. Вид у него был нездоровый, бурые круги под глазами потемнели сильнее обычного. Рихер сидел у стола и молча смотрел то на одного, то на другого, и сейчас его тонкое лицо приобрело неприятное, тяжелое и жесткое выражение. На столе горели два глиняных светильника, освещая его угрюмые глаза, а уже в трех шагах от стола начиналась вязкая тьма, заполнившая все пространство обширного, рассчитанного на пару сотен человек дома. Не оглядываясь по сторонам, Рихер всей кожей ощущал этот дом: бревенчатые стены, соломенная крыша, земляной пол, усыпанный уже подвядшей травой, испускавшей тонкий, но дурманящий голову сладковатый запах. Каково-то будет жить здесь месяц за месяцем… Хорошо хоть, очаг большой, длинный и широкий, а кровля высокая – не придется мерзнуть и задыхаться в дыму, когда настанет время разводить огонь.
– Ты не ложишься? – осторожно окликнул его Хельмо, сидевший на краю помоста. – Пожалей себя, пора отдохнуть.
Рихер сначала не ответил, потом перевел взгляд на товарища.
– Немалый путь мы проделали, – обронил он, – но уехать от своих пороков и скорбей нам пока не удалось. Боюсь, от некоторых они не отвяжутся до самой Хазарии!
– Почтенные отцы слишком устали, – слегка улыбнулся Хельмо. – Мы с тобой моложе, но и мы…
– Если бы ты так нализался на первом же пиру у короля, я бы тебя выпорол, – с прорвавшейся злобой ответил Рихер. – Хорошо, что для ругов и норманнов это обычное дело, иначе они усомнились бы, что эти люди способны добраться до Хазарии хоть за десять лет. Однако и ты сидел, как в рот воды набрав. С тобой что случилось? Да, этот бревенчатый сарай не стоит одной прихожей королевского пфальца, а из камня у них только тронос старой королевы. Но ты знал, куда едешь, и это не причина изображать воплощение всех скорбей. Что ты воздерживался от их медового вина – достойно похвалы. Но мог бы и поболтать по-дружески с соседями, может, услышал бы что-нибудь любопытное.
Хельмо, в начале этой речи слегка переменившись в лице, с усилием взял себя в руки.
– Мы уже услышали кое-что любопытное, – сказал он почти с той же деловитой твердостью. – Любопытное и неприятное. У меня были причины сидеть с печалью в сер… в глазах. Это нужно было обдумать.
– Преподобная Лиоба Бишофсхаймская! Что еще? Или ты правда собрался в Хазарию?
– Надеюсь, что нет. Но ты слышал, что сказал тот толстяк – Вефасто? Его сын вот-вот женится на дочери Мистислава, ближайшего к Хелене человека.
– И что?
– Это важно. Очень важно. Вот смотри.
Хельмо встал, порылся в мешке у себя под изголовьем, вынул что-то из-за пазухи и подошел к столу. Сел рядом с Рихером, придвинул к себе оба светильника – тьма черной водой сомкнулась у другой стороны стола – и разложил в круге света несколько обрезков пергамента: разного цвета и вида, с неровными краями, величиной с ладонь или даже меньше. Все они были мелко исписаны.
– Что это?
– Эти клочки мне вручила госпожа наша преподобная госпожа Матильда. Здесь записано все, что она и другие сестры в Кведлинбурге узнали от Бертруды – то есть Горяны.
– Бывшей здешней младшей королевы?
– Да. Вот здесь – ее родичи и друзья рода, – Хельмо отложил один обрезок пергамента, – вот здесь – сторонники Хелены, здесь – сторонники Святослава. Сперва идут самые влиятельные, потом менее. Чтобы ты не искал, я сразу тебе укажу: вот здесь Мистислав, – Хельмо ткнул в верхнее имя одного списка, – а вот – Вефасто. При твоем уме ты и сам поймешь, что значит, если сын одного женится на дочери другого. Весь расчет был на то, что Святослав поддержит любое дело, способное ослабить двор Хелены. Что он не любит этих схизматиков так же, как и мы, и будет в этом на нашей стороне. Теперь же, если главари той и другой стороны делаются родней… наше дело осложняется.
– Дьявол бы их побрал! – Мгновение подумав, Рихер несильно ударил кулаком по столу.
– К этому шло. Бертруда рассказывала: Хелена управляет уже принадлежащими руси землями, ее люди собирают дань, частью даже живут в тех землях как наместники. Святослав и его люди жаждут новых завоеваний, рассчитывая на добычу и славу. Они уже лет семь вели спор, на что направить свои силы: на завоевание или управление и удержание. Теперь, видимо, до чего-то договорились, если дошло до такой свадьбы. И если Святослав правда сам собрался в Хазарию… только отнюдь не с проповедью…