В это время вернулся Хельмо; вежливо поклонившись отцу Ставракию, бросил Рихеру взгляд, дававший понять, что съездил не напрасно.
– Надеюсь, христиане в Киеве поддерживают твои труды, – сказал он, усевшись и уяснив, о чем идет речь. – Кого ты назвал бы самым верным другом Христовой веры среди здешних жителей? Нам ведомо, что жена князя, Горяна, отличалась преданностью вере, и сейчас она в обители канонисс в Кведлинбурге. Для нее и ее души это, несомненно, хорошо и большое благо, но здешние жители, увы, лишились доброго примера…
– Княгиня Горяна с детства видела добрый пример своего отца. Ее дед, князь Предслав, был христианином и погиб в столкновении со злобой диавола, когда защищал от толпы святого человека… – Отец Ставракий перекрестился, но в больших голубых глазах его мелькнула мысль: в этом варварском краю и он не так уж защищен от подобной участи. – У ее отца и деда в Киеве есть еще родня, и все это, по большей части, благочестивые люди…
– Я знаю Станимира, сына Преслава, он первым дал мне приют, когда я привез ему поклон от сестры Бертруды, то есть Горяны, – сказал Хельмо. – Но был бы рад познакомиться и с другими их родичами.
– А также увидеть вашу церковь, – добавил Рихер и бросил выразительный взгляд на Гримальда.
– Боюсь, нынче я еще не в силах сесть в седло, – вздохнул тот. – Но если, по милосердию своему, Господь вернет мне силы, я побываю там как смогу скоро.
– Пока же мы с Хельмо охотно увидим ее и познакомимся с крещеными людьми, если ты, отец Ставракий, будешь так добр и укажешь нам путь, – с мягкой любезной улыбкой сказал Рихер.
И вот, оставив двух монахов поправлять здоровье отдыхом и молитвой, отец Ставракий, Рихер и Хельмо сели седла и отправились в Киев.
Шагов через сто им навстречу попались два младших отрока со Святославова двора, несущие корчагу пива: личный дар князя, знавшего, в каком расположении духа и тела отец Теодор нынче проснется…
– Клянусь преподобной Лиобой Бишофсхаймской – я бы и сам не отказался сейчас от той телеги, на которой везли нашего отца Теодора!
Назад в Ратные дома Рихер и Хельмо с двумя слугами вернулись, когда уже темнело. За этот день им привелось объехать несколько дворов и свести знакомство чуть ли не со всеми потомками моравского князя Предслава от двух его жен.
Сперва побывали в новенькой церкви Святой Софии на торгу, неподалеку от двора Эльги на Святой горе, куда княгине было удобно наведываться к обедне хоть каждый день. Рихер и Хельмо далеко не сразу поняли, что уже прибыли к церкви, хотя стояли прямо перед ней, пока не разглядели крест на кровле из дранки. На их взгляд, она ничем не отличалась от изб вокруг. По устройству это был бревенчатый сруб, разве что длиннее обычного, с большим крыльцом спереди, а сзади был пристроен еще один сруб – алтарь. Обычная двускатная крыша, небольшие оконца. Внутри – та же изба, только тябло – алтарная преграда – украшена затейливой резьбой по греческому образцу, из виноградных лоз, цветов, листвы, да занавесь и напрестольный покров дорогого шелка. Понимая изумление на лицах немцев, отец Ставракий, ради чести своей церкви, показал им сосуды позолоченного серебра, позолоченный, с самоцветами напрестольный крест и светильник – все подарки Эльге от патриарха Полиевкта, полученные в тот год, когда она сама ездила в Царьград. Показал Евангелие – моравского письма. По лицам немцев, привыкших к каменным соборам с высокими сводами, отец Ставракий видел, что они думают о его церкви. Но не смущался: пусть-ка они попробуют выстроить хотя бы такую в этом губительно холодном, диком краю, где даже виноград не растет! Их епископ уже пробовал, да убрался с позором и ожогами от проваленного испытания. А он, Ставракий, хоть всего лишь смиренный иерей, уже служит Господу и даже понемногу увеличивает число верных.
Побывали после того у Острогляда, у его старших детей, живших своими домами, у троих детей Предслава от второго брака и даже у его вдовы Милочады. В каждом доме гостей усаживали за стол, везде хозяйка подносила им чашу пива или меда. В доме Святожизны, страшей дочери Острогляда, это доверили Явиславе, ее старшей дочери, уже невесте. Наклоняясь, чтобы ее поцеловать, Хельмо не мог не подумать: этот обход христианско-моравской знати Киева затеян вовсе не напрасно! Везде гостей сажали за скатерти браные, угощали пирогами. Как ни уверяли те, что сыты – не помогало. Немудрено, что к концу дня Хельмо и даже Рихер едва держались на ногах и пошатывались в седлах.
– Ты видел, как они переглядывались? – сказал Рихер, когда они наконец добрались до Ратных домов, рухнули на спальный помост и слуги стали их раздевать. – Эти люди… эти женщины… когда заговорили о той свадьбе?