Долой наушники! Я поднялся на дрожащих ногах, пробудив жизнь Зала, вызвав его ответный сигнал.
Боб повернулся, откинул со лба волосы, поднял правую руку, два растопыренных пальца - Лэйди Лак! Госпожа Виктория!
- Спасибо! - гаркнул я в микрофон, Залу, единоживому существу. - Спасибо! - еще раз, каждому в отдельности.
Пауза первого восторга затягивалась. "Теперь я Всемогущ, мне море по колено!" Я отхватил незаслуженный аванс и обязан его отработать. Только бы не ослепнуть, не оглухнуть, не забыть, что я - человек, совсем и не все, а просто - могущий заронить в души... Значит - обязанный. Вчера Вейн процитировал Тилла У., сказав, что капля "живой" музыки способна воскресить умирающего. Его слова? Или мои? Раз-ве-э-то-так-важ-но?! "Живая музыка", говорите? Отлично! Я взмахнул рукой:
"Живая музыка морей,
Живая музыка лесов
Живая музыка живых...
И мертвый город мертвых снов!"
А как вы воспримете это?
"Почему мы живем в каменных склепах,
А место под солнцем оставляем свободным?
Почему мы кутаемся в стекло и бетон?
Чего мы все время боимся? И кого?
А если бояться нечего - к чему мы стремимся?"
И, без остановки:
"Выходите на улицы, бегите за город!"
После глотка воды...
"И здесь лавина одна за одной..."
... и стакана воздуха:
"Другой шипит: не мы начнем..."
Зал слушал меня одним огромным ухом, единораскрытымнемо-восторженным мозгом. Я испытывал не меньший восторг, выплескивая из себя:
"Снимите с кнопки пальчик свой!"
"Не стреляй!.."
Все смешалось: свет с тенью, тень с явью, явь с кровью... Я двинулся к краю сцены, к Вейну: "пока его гитара нежно пела".
"Прекрасный Город Счастья
Распахнет перед тобой Золотые Ворота..."
И после паузы-отдушины:
"Я верю только в себя".
Сколько времени прошло с начала концерта: секунда? минута? час? день? вся жизнь? Может, время остановилось?
"Года нам будет мало.
Часа нам будет много.
Просто мы любим друг друга,
Вы не судите нас строго!"
Ноги начали подгибаться - я чувствовал, как силы покидают тело, хотя голова прояснилась и расширилась до размеров Вселенной. Футболка прилипла к спине, силуэты Зала стеклись в одну огромную каплю ртути - она вытягивалась в мою сторону, впитывалась легкими. Над ней, в вышине переборок, куда я посылал свой голос, наслаждались жизнью всполохи Душ и Сердец: Харт-энд-Соул... Я вытянул подбородок, следя за их игрой... Галлюцинации? Возможно, нет. Но! Минутный перерыв необходим.
Пьяно покачиваясь, я выполз за штору, содрал с себя футболку, напялил сухую - ее протянула Сибилла... Откуда ты, Прекрасное Дитя?
- Гениально... - нашептывала "Киска", - ... слышишь? Гениально! - слезы замерли в уголках ее глаз... Ответ? Только покачивание головой - не мои заслуги... Па негнущихся, зато крепкостоящих, налитых свинцом ногах я потопал обратно. Влад! - крикнула Сибилла, - остановись! Ты забыл!
- Я нашел... - отозвался Влад В.
- Я не поняла, что? - переспросила Сиби, но Влад В. отмахнулся. Микрофон в руке. А почему он в руке? Стоп. Стихи еще остались во мне? Остались. Вперед!
- Эту песню я исполняю специально для Сибиллы "К": "Не проходи мимо..."
Туман застилал глаза, но даже сквозь его хлопья я видел, как плакал Зал. Или это мои слезы? Я пел на-пре-де-ле, чувствуя, что могу свалиться в любую, самую неподходящую секунду. Пусть. Впервые в жизни дорвался до людей, которым могу сказать всю правду - и я скажу ее, открою им глаза. Постараюсь...
"Уберите бомбу с нашей крыши!
Разломайте на части, закопайте на помойке!"
Потом я пел: "Я закрываю..." Нет. Второй раз? Я не пою дважды. Достаточно одного. Повторение - роскошь.
"Hе рубите сук, на котором сидите.
Не спиливайте дерево, на котором птицы
свили гнездо.
Даже если вы хотите приготовить из него
бумагу, для книг и газет..."
Я осилил еще два шага вверх:
"Ведь Земля - это наша Душа!
Сапогами не вытоптать Душу!"
И:
"Возвращаются все, кроме лучших друзей".
Музыка стихла, Зал сжался пружиной концентрированного пространства, я приподнялся на носки, надеясь заглянуть в Зал сверху, из точки слияния Харт-энд-Соул... и попал в ловушку: пружина распрямилась, опрокинув на дощатый пастил. Я перевернулся на живот, подтянул к груди коленки, встал на четвереньки, постанывая, надеясь:
"Сидя на красивом холме..."
И скис... скис... кис-кисс...
Меня куда-то несли, везли, тащили, волокли, как тюк, мешок, ящик с паклей, ватой, дерьмом; катали-переворачивали разноцветные люди с разнокалиберными целями; тени-пятна лиц, блики-выкрики волос. Вместо нашатыря меня пробуждали плясками белых халатов: хо-о-шень-ки-э де-э-воч-ки в бее-ээнь-ких хаа-ти-ках. Их разогнал неприятно-сердитый бас, заполнив пространство, жидкое, как кисель без крахмала: "Приходит в себя!" Ба-шой шут-ник по-па-ася. Кто при-ходит в меня? Лицо: Сиби, Кесс, Милена. Зачем-почему она?
Болезненный укол в руку, фиксированно-горизонтальное положение тела - отдых...
Я спал-спал-спал... Знал, что сплю и не беспокоился. Лишь напевал: "Баю-бай, спи до тех пор, пока не проснешься..."
Нежданный гость: меня посетило солнце! Привет! Но глаза открылись нехотя. Задрапированные окна сдерживали напор света, но крохотная щелка-точка пропускала луч, выстреливая в глаза. Мучала жажда, как с похмелья. И общая слабость - головокружение с примесью желудочного дискомфорта. Я повернул голову к стене, прошуршал волосами о накрахмаленное одеяние подушки. "Человек свалился в реку, помогите..." Ого! Куда меня занесло!
Фотообои ласкали видом берега Лазурного Моря - нежнобелый песок, ананасовые пальмы, банановая трава, баранчики волн. Девочки, играющие в прибрежной воде. Девушки, бронзовеющие на поцелуе океана и суши. Знакомый пляж. Знакомая комната. Я влез - когда-то - по водосточной трубе, надеясь позагорать в постели, всю ночь, с хозяйкой дома, Принцессой. Миленой. Но она оказалась проворнее и хитрее, чем я. Смешно вспоминать прошлое, связанное с неудачными любовными попытками. Ага! Радостная весть - если я могу смеяться - я жив, что само по себе приятно, без приправы.
Познать край постели, как вчера и позавчера не удалось: слабость, черт побери! Значит, я смеялся не в открытое пространство, а над собой. Веселость прокисла, оборотившись кефирной грустью. Хотелось написать трагикомедию на шестистах страницах для театра Миражей. Я еще раз попытался выбраться, но не смог сесть - а так хотелось покинуть вязкую мягкотелость перины. Действительно, братец кролик, ослабел ты за сутки. Полежав на пляже, я вернулся в комнату, уставился в дверь с богатой резной отделкой. За ее скрупулезно-отточенным хребтом, в соседней комнате, кто-то шуршал, скрипел, позвякивал - шумовые эффекты сопровождались мелодичным посапыванием, скорее всего, тихим женским пением. Милена дома петь не станет, значит...
- Эгей! - крикнул я, как заправский конюх, жаль седла подо мной нет. - Помираю от тоски и обезвоживания! - и задышал, высунув язык, как после скачек.
Дверь тяжело повернулась в мою сторону, откликнувшись на мой взвыв стуком каблучков: вошла миловидная девушка-прислуга, я следил за ее появлением сквозь неплотно сомкнутые веки.
- Кто ты? - спросил я и открыл глаза.
- Здравствуйте, Владислав, - тихо сказала она и поклонилась. Ну и выучка! А что вы хотите: Берлога Мэтра Города!
- Как тебя зовут?
- Меня зовут Лика, - сообщило нежноголосое существо, погруженное в километры белорозовых лент, рюшечек и оборок, даже на мягких туфлях крепились прозрачнотканные искуственпые розочки.