— О, Сема, а ты здесь какими судьбами? — удивленно спрашивает Грызун у моего так называемого подстрекателя.
Руки у меня немеют, и я сжимаю пальцы в кулаки, но чувствительность ко мне не возвращается даже в форме ледяного покалывания.
— Проверял состояние некоторых жильцов.
Даже не поднимая головы, я знаю, что он смотрит на меня.
— А-а… Ну все с тобой ясно, сердобольный ты наш.
С этими двумя тоже все ясно, они друг друга недолюбливают. Ну или недолюбливают только Врача. Интересно, весомая ли для этого причина? Я исподтишка гляжу на Семена. Либо мне кажется, либо он и в самом деле смотрит на Грызуна с легким пренебрежением. Будто человек, стоящий перед ним, и человеком-то не был.
Даже смешно…
Семен — душегуб. Подстрекатель. И невесть кто еще. Но тогда, уходя с Тихоней из поезда он дал мне дельный совет, который мог спасти меня, если бы я знала, что к нему нужно прислушаться. Поэтому… Кто же он на самом деле? Злодей или тот, кто только притворяется злодеем? «Добро пожаловать в обитель вседозволенности. Если хотите покинуть это место, будьте очень внимательны и сообразительны».
Стоит прислушаться хотя бы к этому совету.
Грызун обходит меня и, хлопнув Семена по плечу, зовет меня следовать за ним. Я, как провинившаяся школьница после родительского собрания, спешу за ним, больше не смотря на своего попутчика. Я не успеваю заметить на нем никаких следов от драки, да и на того, кто получил пулю, он не похож. Что же это значит? Сергей оказался прав, и Тихоня на самом деле тоже душегуб?
Мы входим в здание, где я, скорее всего, сегодня буду спать.
— Эй, девуля, если все срастется, то недолго тебе здесь перебиваться. Князь хорошеньких рядом с собой старается держать, а тех кто…так себе, сплавляет сюда для общего пользования.
— Ч-что?..
Общего пользования? Это…
— С добрым утром,— произносит Грызун, радуясь тому, что достучался до меня. — Жить говорю, здесь будешь, пока… Пока. У других девуль поспрашивай о том, как тут дела делаются. Поняла?
Ничего не понимаю, но киваю, лишь бы избавиться от его компании.
Он доводит меня до какой-то комнаты и оставляет одну, больше не собираясь со мной нянчиться. Я стою перед дверью, оглядываясь по сторонам и прислушиваюсь, надеясь, что услышу чьи-нибудь шаги.
Типичный коридор в старой гостинице, в каком-нибудь маленьком городишке. Здесь даже пахнет так же, как и в них. А постеленный вдоль всего пола ковер только усиливает мои воспоминания о захудалых ночлежках, в которых мы с родителями останавливались, путешествуя летом к морю.
— Ладно. В любом случае я хочу есть и спать. А тут мне дадут и то, и другое. Если верить Сергею…
Стучу в дверь, но ответа не слышу. Стучу еще раз, а потом еще, в конце концов, решаюсь на самовольничство и открываю дверь, заходя внутрь. Зайдя, я на ощупь нахожу выключатель, зажигаю свет и осматриваюсь. Комната оказывается спальней с шестью койками. Как в больнице. Или в пансионате на сборах. Надо бы у Спортсмена уточнить, в самом ли деле это место похоже на пансионат? Три кровати уже кем-то заняты, это понятно по тому, что, в отличие от трех оставшихся, они застелены. Рядом с каждой кроватью стоит по стулу. Стола в комнате нет ни одного. Так же нет шкафов или тумбочек.
Самая обычная ночлежка, с минимальными удобствами. Даже не хостел…
— Н-Нина?..
Позади меня что-то падает на пол. Будто полотенце. Я оборачиваюсь и вижу перед собой растерянную Машу. Она стоит в дверном проеме, собираясь то ли заплакать, то ли упасть в обморок.
— Э-это, правда, ты?..
— Вроде как, — отвечаю я, улыбаясь. А что еще сказать?.. Пожалуй… — Я рада тебя видеть.
И это правда. Я рада, что с ней все в порядке. Надеюсь, что и с остальными тоже.
Маша шмыгает носом и поправляет съехавшие на его кончик очки. На этот раз она не бросается меня обнимать. А жаль. У нее неплохо получалось успокаивать людей. У Маши оказываются длинные, вьющиеся волосы, которые до этого были стянуты на голове тугим пучком. Волосы у нее влажные, но одежда на ней та же, в которую она была одета в поезде. Значит, чистой одежды тут не выдают.
Но хоть душ имеется и на том спасибо.
— Как?.. Как ты попала сюда?
— Сергей нашел меня. И сказал, что я в любом случае сюда попаду.
— Да… Сюда всех приводят…
Маша наклоняется, поднимая с пола полотенце. Слух меня все же не обманул. Хорошо, что я сразу же ее встретила. С ней мне будет спокойнее.
— Где Белла? — спрашиваю я. — Она с тобой?
— Нет…
— Где-то в здании?
— Нет.
Маша качает головой и жмурится, будто кто-то собирается ударить ее за отрицательный ответ. Если Белла не здесь, то где? Спортсмен сказал мне, что они все в лагере. Значит, пришли они сюда все вместе, так? А потом? Разделились на мальчиков и девочек?
— А где тогда?
— Белла… Белла оказалась слишком красивой…
Кажется, у меня дергается нижнее веко. Это все нервы. И усталость. И голод. И что-нибудь еще. Клоака становится похожа на первобытное общество или на какое-нибудь Средневековье, где красивых и обаятельных девушек держат рядом как показатель статуса их владельца. Я же правильно понимаю слова Маши? Беллу отделили от «простушек» и поселили у какого-то статусного душегуба? Возможно даже у самого Князя?
Что-то мне это начинает напоминать…
— Маша, я ничего не понимаю, — произношу я, подходя к своей попутчице. — Объясни мне… Нет. Расскажи мне обо всем, что с вами произошло. Как вы сюда попали? Чем ты занималась целый день? Я хочу знать обо всем. Абсолютно обо всем.
— Обо всем? — еще раз шмыгнув носом, переспрашивает она. — Я даже не знаю с чего начать…
А разве это не очевидно?
— Начни с того момента, как вы вышли на станции.
— Ты позвала нас… Я услышала, но…
— Да, вот с этого момента, — с напором произношу я, сжимая ее плечи.
— С этого момента…
Начинается наше выживание.
Шестая улица — Логово
Закрыв за собой дверь, чтобы никто не смог нас подслушать, Маша проходит и садится на свою кровать-койку, готовясь, как мне кажется, к долгому рассказу. Мне же пока достается шаткий потертый стул, на который я сажусь, боясь проломить и без того сломанную посередине сидушку и спрашиваю, спустя несколько минут непрерывного молчания, что же случилось с ними на той станции,
— Когда мы вышли из вагона…
Когда они вышли из вагона на платформу, то первым, что ощутила Маша, был странный привкус вдыхаемого ею воздуха. Я, сказать по правде, ничего странного в нем не заметила, когда покинула конечную, а вот Маша сразу подумала о том, что на станции пахло какой-то затхлостью. Она услышала, как я позвала их, но было слишком поздно возвращаться. Двери в вагонах закрылись, поезд тронулся с места. Бежать за ним они даже не пытались, понимая, что это было бесполезно.
Оказалось, что в чувство всех привел Дмитрий. Он же и предложил им ни в коем случае не разделяться. Белла воспротивилась, будучи уверенной в том, что где бы она ни оказалась, в компании незнакомцев ей было хуже, чем одной. Белла была девушкой самоуверенной и из-за этого несколько недальновидной. В отличие от Дмитрия. Он, к удивлению Маши, отпустил Беллу на все четыре стороны.
— Если хочешь идти, то иди. Я никого тащить за собой не собираюсь, — цитирует Маша его слова стараясь сымитировать и выражение его лица в тот момент. — Представляешь? Он просто взял и бросил ее.
«Бросил» не совсем правильно подобранное слово. Да и в подобном решении я Мандарина нисколечко не виню. Стыдно признаваться, но будь я на его месте, то поступила бы с Беллой-ноющим-балластом точно так же.
— Она ведь сама захотела уйти, — говорю я, оправдывая Дмитрия. — Знаешь, как говорят: насильно мил не будешь.
Хоть я и ненавижу различного рода афоризмы, иногда они идеально описывают сложившуюся ситуацию парой-тройкой слов.