Я прищуриваюсь, и чуть было не издаю удивленный вздох. В доме напротив, в пятиэтажке, на последнем этаже горит лампа. Хотя нет. Это тусклое мерцание нельзя назвать светом от лампы, скорее всего тот, кто сейчас находится внутри квартиры, зажег зажигалку или чиркнул спичкой.
На ум приходит логичный вопрос: кто это там балуется огнем?
— Думаешь, это они? — спрашивает Белла, выглянув из-за моего плеча.
Были ли это Сергей и Маша? Вряд ли. Только если у них завалялся лишний жетон. Что мало вероятно. К тому же они оба — крайне рассудительные люди, и ни при каких обстоятельствах не стали бы сворачивать с намеченного пути. Я уверена в том, что Сергей помнит, где находится убежище Кости. Он не стал бы тратить время на заход в неизвестное здание.
— Нет, — уверенно говорю я. — Давай ускоримся. Больше никаких остановок. Если побежим, то будем на месте минут через семь.
— Я готова, — произносит Белла.
И мы бежим.
Напоследок я оборачиваюсь, замечая стоящую в окне темную фигуру.
Это без сомнения человек. И он видит нас. Смотрит на нас. Провяжет нас взглядом и, возможно, правда, мне только показалось, но он машет нам рукой.
Мотнув головой, я сосредотачиваюсь на беге. Меня уже не волнует личность этого человека. Сегодняшнюю ночь мы переждем в убежище Кости. А завтра утром окажемся в верхнем метро.
Мы вернемся домой.
На водоканале спокойно. Даже воздух здесь прохладнее и свежее. Белла достает фонарик и, включив его, освещает перед нами пыльную плитку. Я закрываю глаза и прислушиваюсь. В ушах пульсирует, голова начинает раскалываться, но игнорируя мешающие мне сосредоточиться чувства, я коротко, но громко выкрикиваю имя Сергея.
— Белла, выключи его.
Щелк, и белый свет исчез.
Мы затаились. Я даже стараюсь дышать через раз, лишь бы не издавать ненужных звуков. Могли ли мы добраться сюда быстрее, чем Сергей и Маша? Теоретически, могли. Могли ли они все еще быть в лагере? Костя ведь сказал, что видел из внутри него, а не за его пределами.
Один из моих червячков шевельнулся в груди.
Черт, и почему я не подумала об этом раньше? Они ведь все еще могли оставаться в лагере и искать нас с Беллой.
Идиотка ли я? Конечно, я идиотка. Еще какая.
Самобичевание никогда не могло помочь, но так приятно позлиться на саму себя.
— Нина?..
— Чего?
— Это не я сказала, — произносит Белла, вновь зажигая в фонарике свет.
Маша закрывает свое лицо руками и… Не поняла. Она что, на плечах Сергея сидит?
— Нина! — уже громче и увереннее кричит Маша, когда Белла отводит от нее свет. — Белла!
Оказывается, что Сергей и Маша добрались до убежища Кости незадолго до нас. Они не стали заходить в сток, а спрыгнули в давно пересушенный бассейн и стали ждать возвращения Кости.
— Я собирался найти вас, — виновато произносит Сергей после того, как помог нам с Беллой спуститься. — Правда собирался, но Костя сказал, что сам найдет тебя, и я…
— Ты все правильно сделал, — подбадриваю я его. — Ты помог Маше, я вывела из лагеря Беллу.
— Тц, кто кого еще вывел, — бубнит Белла, скрестив на груди руки. — Если бы не я, ты бы из «Рая» вообще не выбралась.
— Точно. Спасибо за помощь, — благодарю я ее, подходя к стоку. — Костя сказал ждать его внутри. Не будем пренебрегать его просьбой.
Я сжимаю между пальцев прутья решетки и дергаю ее в сторону, как когда-то это сделал Костя. Пропустив всех вперед, я захожу в туннель последней и задвигаю решетку обратно. Прислоняюсь лбом к прутьям и прислушиваюсь.
Тишина.
Мы уже были в его убежище, но Костя так и не догнал нас.
Надеюсь, что он просто задерживается, а иначе…
Пятые оковы — Ожидание
Прошло несколько часов, а Костя так и не вернулся.
Я чувствую, как по прошествии этого времени меня начинает одолевать безысходность от того, что я не знаю о его судьбе. С ним что-то произошло? Что-то пошло не так? Вытащил ли он брата из тюрьмы? Смогли ли они выбраться из лагеря? Может, они вдвоем просто пережидают неудачное время в каком-нибудь подъезде? Может, «горожан» в лагере было так много, что Костя с Сашей до сих пор расчищают к нам путь?
А вдруг, Князь и Дмитрий поймали их, почти выбравшихся за пределы лагеря? А может, их нагнали уже в городе? Или они до сих пор убегаю? Пытаются отвести от нас толпу душегубов? Может, они вот-вот появятся? Костя выйдет из туннеля, зная, что я здесь, снаружи, и недовольно скажет: «Я же говорил ждать внутри!»
Мои губы дергаются в улыбке, стоит только представить его перекошенное от злости и беспокойства лицо. Черт, он ведь и в самом деле чуть было не убил меня. Я дотрагиваюсь до лба, тру жирную кожу и морщусь от того, что на пальцах остается скатавшаяся грязь.
Выстрели он чуть ниже, и у меня бы открылся третий глаз.
Стала бы я избранной, как и полагалось по сценарию всем главным героиням, рожденным «обычными девочками».
Мертвой, правда, «обычной девочкой», зато с третьим глазом.
— Дерзости во мне хоть отбавляй, — тихо бубню я себе под нос.
Стоя на возвышенности, куда меня привел Костя в день нашего знакомства, я наблюдаю за тем, как просыпается Клоака. Вслушиваюсь в окутавшую город тишину и ловлю себя на том, что она порядком действует на нервы. Но сейчас я единственная, кто может ее нарушить, и уж точно я та, кто ни за что не станет этого делать. Мое собственное дыхание кажется мне настолько громким, что от страха быть кем-то услышанной я дышу через раз. Из-за этого постоянно закладывает уши, приходится накапливать во рту слюну и сглатывать, пробивая невидимые пробки. А сердце начинает биться медленнее, словно стараясь сохранить внутри меня угасающую между вдохами жизнь.
Если честно, то я не смогу точно сказать, сколько дней прошло с тех пор, как я впервые посмотрела на расстилающийся перед моими глазами пейзаж. Точно больше недели. Может, счет уже идет на вторую. В этом месте понятие «время» становится чем-то условным. В Клоаке нет «времени», есть «режимы». «Утро», «день», «вечер», «ночь». Они могут длиться дольше, чем положено в привычном понимании. Могут за нормальные сутки сменить друг друга множество раз.
Могут и вовсе не наступить.
Я делаю глубокий вдох. Настолько глубокий, что разболелась голова, но я, проигнорировав болевое ощущение, начинаю обдумывать наши дальнейшие шаги. Придет Костя или не придет…от меня это, к сожалению, уже не зависит. Нам теперь нужно двигаться дальше, к выходу, и надеяться на то, что…
— Нина, не стой на улице.
На то, что нужная нам дверь быстро найдется и будет открыта.
— Тебя могут увидеть.
Оборачиваюсь.
Сергей стоит в нескольких шагах от меня и, на самом деле, стоит он там уже давно. Я слышала, как он подошел, чувствовала, в какой неуверенности он топтался на месте. От самоуверенного парня из четвертого вагона к этому моменту не остается и следа. Кожа на его лице стала какой-то серой, под глазами проступают темные синяки. Губа, правда, уже зажила, но прежнего шарма Сергею это не возвращало. В грязной одежде, с осунувшимися, широкими плечами, взъерошенными и смешно торчащими в разные стороны волосами, он заставляет мое сердечко жалостливо сжиматься.
— Что вызывает у тебя эту глупую улыбку? — устало спрашивает он, и я тут же прикусываю изнутри щеку.
Слишком сильно он похож на Костю, который, сняв противогаз, показал мне свое лицо и рассказал о месте, в котором я очутилась, просто попав не на тот поезд.
— Это нервы, — говорю я, проигнорировав его наставление.
Хотя он прав, светлеет и меня могут увидеть.
А этого допускать нельзя, даже если те, кто увидит меня, окажутся безобидными неудачниками, которые, как и мы, однажды просто оказались не в том поезде и не в том вагоне.
— Нашли что-нибудь полезное?
— Там только бесполезный хлам, — отвечает Сергей, протягивая мне брусок оранжевого цвета.
— Что это?
— Ты просила зарядку.
Я в рассеянности хлопаю по карманам и понимаю, что телефона в одежде нет. Та-ак, есть ли у меня на нем компрометирующие меня фотографии? В голом виде там… Или в обнимку с теми, с кем обниматься было нельзя? Вроде бы нет. Да и если бы были… Здесь нет интернета, чтобы слить эти фотки в сеть и опозорить меня на весь проводной мир.