Я взяла инициативу.
— Вы остаетесь ночевать у нас. Ни слова о происшествии. Разговаривайте о постороннем. О Гиле, о Мишеньке — пожалуйста. Но если хоть звук будет произнесен про Фиму, я найду возможность вас свернуть без всякой жалости. Потом! Мы ждем еще до среды. Каждый на своем месте. Вы — в Остре, я тут. В среду с утра иду в милицию и пишу заявление, что человек пропал.
— А в больницу? — подала голос Блюма.
— Я звонила в справочную по несчастным случаям. Нигде ничего.
Конечно, строго рассуждая, можно было звонить каждый день. Но я твердо была уверена, что в больницу Фима мог попасть только одного вида — психическую. А если он в психичке — тянуть его оттуда совсем не надо и даже преступно для окружающих.
— А дальше? — не успокаивалась Блюма.
Она своим большим задом сбила покрывало на кровати, и оно сползло на пол. К тому же одна из подушек упала.
— Блюма, встань, — строго попросила я. Блюма встала, я принялась поправлять покрывало и подушки. — Сядь на стул. Сейчас будем ужинать. Как себя чувствует Гиля?
Мама ответила неразборчиво, так как я уже пошла на кухню.
До меня долетали отдельные слова и восклицания на идише, но я ничего не поняла по смыслу.
Когда я накрывала на стол, мама спросила:
— Как Фима мог стать сумасшедшим за один день, если он все время был на глазах в Остре совершенно нормальным? Работал в сберкассе, вел дело с ценностями разного рода и никаких замечаний не имел.
— Возможности человеческого характера безграничны, — ответила я, — и поверь мне, дорогая мама, он не мишугене-придурок, он абсолютно безумный.
— А что он такого выкаблучил, чтоб ты пришла к выводу? — Блюма хотела поставить меня в тупик.
— Блюма, я, в отличие от тебя, пожила бок о бок с Фимой и вела с ним общее хозяйство. И знаю его хорошо. И по совместной работе в коллективе, и вообще. И про его сумасшествие — не мое личное мнение. Пойди к сыну дяди Лазаря и спроси. Матвей подтвердит. А что касается поступка — не важно. Пусть останется при мне. Ты не доктор — обсуждать, а я все-таки педагог.
Блюма прикусила язык, чувствовала разницу в нашем образовании.
Подвели итог: ждать и надеяться.
Встреча с Мирославом и Мишенькой прошла сердечно. Чтобы предупредить нежелательные положения, я сразу же сказала громко:
— Мирослав, мама и Блюмочка привезли тебе привет от Фимы. У него все хорошо.
Поначалу я боялась за Блюму, но быстро спровадила ее на кухню — отдыхать.
С мамой Мишенька болтал без перерыва, и вроде она забыла про Фиму. Мишенька продемонстрировал железную дорогу, и мама стойко не отреагировала на его указание насчет того, что это подарок Фимы.
Я порадовалась также манере их разговора. Ни слова по-еврейски. Хоть заранее настроилась не замечать, если Мишенька и мама будут подключать еврейские слова. Не та ситуация.
Блюма хлюпала носом на кухне. Почти до утра она не спала. Мама с нами в комнате на раскладушке. Мы втроем на кровати.
Совсем ночью мама прошептала:
— Гиля так переживает, так переживает. Доченька, слышишь?
Что я могла?
Я поднялась раньше всех. Стремительно разбудила гостей и отправила их в порт, наказав отбить телеграмму, если в Остре наметились любые известия.
Приготовила завтрак и стала будить Мирослава. Он долго делал вид, что не просыпается. Наконец раскрыл глаза, взглянул на будильник. С вечера не завели — не до того.
— У меня еще сорок минут. Я рассчитал дорогу на машине, теперь можно подниматься позже.
Говорил тихо-тихо, чтобы не помешать Мишеньке. Мирослав аккуратно встал и взял Мишеньку на руки. Тот не пошевелился. Мирослав отнес Мишеньку на топчанчик.
— Полежим немного.
Я прилегла. Мы лежали обнявшись.
Мирослав сказал:
— Представляешь, нам скоро поставят телефон. И еще у меня есть мечта.
Я знала.
— Роди девочку. Мальчик у нас есть. Пусть будет девочка.
Всей душой я была с ним солидарна. Счастье переполняло меня от края до края.
Телеграмма из Остра пришла днем. Текст такого порядка: «Новостей нету». Я хотела ответить, что у меня тоже новостей никаких, но решила своих остерских по мелочам не дергать. Будет что-то решительное, тогда сообщу.
И как в воду смотрела. Смотрела, а дна не видела.
В среду пошла в милицию к Тарасенко, в половине девятого. У него оказался неприемный день. Поговорила с дежурным. Тот посочувствовал, привел много примеров, когда люди обнаруживались сами собой в неподходящих местах. Даже в подсобных помещениях, неподалеку от основного места жительства.