Когда я выхожу из гостиницы, старый господин во фраке, восседающий за конторкой, улыбается мне, как родной дочери… По ночам я спокойно, крепко сплю на хороших широких матрасах с упругими пружинами.
Я на минуту представила себе, что я немолодая англичанка, уравновешенная и сухопарая, живущая на полном пансионе в богатой семье… «Тук-тук-тук…»
– Войдите!
«Тук-тук-тук…»
– Да войдите же, говорят вам…
Маленькая смешная горничная просовывает в дверь крысиную мордочку.
– Вы принесли чай, Мари?
– Да, сударыня, и потом, к вам гости.
– Гости!
Я тут же вскакиваю, не выпуская из рук шнурки жёлтых ботинок. Крысиная мордочка пугается:
– Да, сударыня! Это дама.
Я вся дрожу, в ушах страшный шум.
– Вы уверены, что… что это дама?
Мари громко смеётся, как смеются в водевилях субретки, так мне и надо.
– Вы сказали, что я дома?.. Попросите эту даму подняться.
Опёршись о стол, я жду, и сотни нелепых мыслей проносятся у меня в голове… Эта дама – Марта, а следом за ней явится Ален… Они схватят меня… Обезумев от страха, я смотрю на чёрную игрушку…
Лёгкие шаги по ковру… Ах! Какое счастье – да ведь это Клодина! Как же я рада! Как я рада!
Я бросаюсь ей на шею с таким вздохом облегчения, что она, поражённая, слегка отстраняется от меня.
– Анни… а вы кого ждали?
Я крепко жму ей руку, беру за плечи, подвожу к золотистому плетёному диванчику, мои движения так порывисты, что она, словно опасаясь чего-то, отступает…
– Кого я ждала? Никого, никого! Ах, как я счастлива, что это вы!
Но вдруг страшное подозрение омрачает мою радость:
– Клодина… вас никто не прислал ко мне? Вы пришли не от..?
Она удивлённо поднимает свои крылатые брови, потом нетерпеливо хмурится.
– Послушайте, Анни, мы словно разыгрываем какую-то сцену в любительском спектакле… особенно вы! Что с вами происходит? И кого вы боитесь?
– Не сердитесь, Клодина. Всё так сложно!
– Вы так полагаете? По большей части всё бывает очень просто!
Я не решаюсь ей возразить. Как и всегда, она очень мила, на свой лад, её удивительные глаза загадочно смотрят на меня из-под чёрной шляпки, украшенной цветами синеголовника и чертополоха, кудри красиво обрамляют её насмешливое личико с остреньким подбородком…
– Я сейчас вам всё расскажу, Клодина… Но сначала, как вы узнали, что я здесь?
Она с многозначительным видом подымает палец:
– Тсс! Этим я обязана Случаю, его величеству Случаю, Случаю с прописной буквы, Анни, он всегда помогает мне, а может, и распоряжается мной. Сперва он привёл меня в магазин «Лувр», это один из его храмов, а затем к колоннаде «Театр Франсе», неподалёку от которой находится лавка известного оружейника, где маленькая худенькая женщина с горящими голубыми глазами покупала…
– Ах, вот оно что…
Значит, она тоже испугалась. Она решила… Это очень мило, но немного наивно. Я улыбаюсь про себя.
– Как, неужели вы подумали… Нет, нет, Клодина, не бойтесь! Из-за какого-то пустяка…
– …не стоит начинать войну… Впрочем, вы ошибаетесь, наоборот, чаще всего всё начинается из-за пустяка…
Она посмеивается надо мной, но сердце моё переполняет благодарность к ней, и не из-за её несколько романтического страха за мою жизнь, а потому, что в ней, в ней одной встретила я сострадание, преданность и пусть даже недолгую нежность, всё то, в чём мне отказала жизнь… Говорит она со мной строго, а смотрит ласково. Насмешка её плохо скрывает смущение. Она не знает, какое лекарство мне следует прописать. Мой маленький несведущий лекарь, мой умный и суеверный врач, неопытный костоправ, моя ворожея… Я чувствую всё это, но ничего не стану ей говорить. Мне уже поздно менять привычки…
– А ведь в этом доме совсем недурно, – констатирует Клодина, оглядываясь по сторонам. – Эта маленькая гостиная даже очень мила.
– Вы так считаете? И спальня тоже, взгляните. Здесь не чувствуешь себя в гостинице.
– Действительно, нет, скорей это очень милый… как бы вам сказать, простите за выражение… дом свиданий.
– Да? Я в таких домах никогда не бывала.
– И я тоже, Анни, – смеётся она. – Но мне о них рассказывали.
Это открытие заставляет меня призадуматься: «Дом свиданий…» Какая ирония судьбы, ведь я никого не жду.
– Выпейте чаю, Клодина.
– Ух, какой он крепкий! Положите хотя бы побольше сахара… Ах, вот и Тоби! Чудесный Тоби, мой чёрный ангел, квадратная лягушечка, настоящий мыслитель, сосиска на лапках, пёсик с мордочкой сентиментального убийцы, дорогой мой, сокровище моё!..
Теперь она стала прежней Клодиной, она опустилась на четвереньки на ковёр, шляпа её упала, она крепко целует Тоби, а он, готовый вонзить в любого свои крепкие зубы, околдованный ею, позволяет ей себя тискать…
– Как поживает Фаншетта?
– Хорошо, благодарю. Представьте себе, она родила ещё троих! В общей сложности в этом году это уже девять. Я напишу господину Пио… К тому же котята совершенно неинтересные, сероватые, беспородные, сыновья какого-нибудь угольщика или белильщика… Но что поделаешь, это идёт ей на пользу.
Она, как маленькая девочка, держит чашку обеими руками. Точно так одно мгновение, всего лишь одно мгновение она держала в саду Маркграфини мою послушно запрокинутую голову…
– Клодина!
– Что?
Но я уже овладела собой и предпочитаю промолчать:
– Нет, ничего…
– Что «ничего», Анни?
– Ничего… нового. Если хотите меня о чём-то спросить, спрашивайте.
Её глаза лукавой школьницы меняются, теперь на меня смотрят проницательные и суровые глаза взрослой женщины.
– Значит, я могу? Могу задать вам любой вопрос?.. Ладно? Ваш муж вернулся?
Я сижу рядом с ней и, как в исповедальне, опускаю глаза на свои чинно сложенные ладони.
– Нет.
– Он скоро вернётся?
– Через четыре дня.
– Что же вы решили?
Я тихо признаюсь:
– Ничего, ничего!
– Тогда объясните, что означает весь этот кавардак?
Она подбородком указывает на дорожный сундук, раскиданную в беспорядке одежду, коробки… Я смущаюсь.
– Так, всякие пустяки на осень.
– Вот как?
Она недоверчиво смотрит на меня… Я не выдерживаю. Пусть она осуждает меня, но пусть не думает, что я решилась на какой-то недостойный побег, на какое-то смешное похищение… И я начинаю быстро-быстро говорить, говорю ужасно бессвязно:
– Понимаете… Марта сказала мне, что Ален и Валентина Шесне…
– Ах, негодяйка!
– Так вот, я приехала в Париж, и я… почти разломала бюро Алена, я нашла письма.
– Чудесно!
Глаза Клодины сверкают, она нервно комкает платок.
Почувствовав её одобрение, я уже говорю не останавливаясь…
– …я всё оставила валяться на полу, и письма, и бумаги, всё… Он найдёт их там, он узнает, что это я… Только больше я не хочу, не хочу, понимаете, я не настолько люблю его, чтоб по-прежнему оставаться с ним, я хочу уехать, уехать…
Слёзы душат меня, я тороплюсь, поднимаю голову, чтобы набрать воздуха. Клодина нежно целует мои руки и спрашивает очень тихо:
– Значит… вы хотите развестись?
Я тупо смотрю на неё:
– Развестись… но зачем?
– Как это, зачем? Нет, она неповторима! Послушайте, ведь вы не хотите больше жить с ним?
– Конечно, нет. А разве для этого необходим развод?
– Ну а как же! Но это самый верный способ, хотя и не самый быстрый. Какой вы ещё ребёнок!
Мне не до смеха, я всё больше и больше пугаюсь.
– Поймите же, мне не хотелось бы снова его увидеть! Я же боюсь.
– Сказано очень чётко. Чего вы боитесь?
– Его… что он уведёт меня… что он станет со мной говорить, боюсь увидеть его… Он может быть очень злым…
Я вся дрожу.
– Бедная девочка! – не глядя на меня, еле слышно шепчет Клодина.
Она глубоко над чем-то задумалась.