Разбойники тотчас же отступают, даже не подобрав убитых и раненых. Одни удирают в степь, другие исчезают в кустарнике. К чему их преследовать, если битва кончилась в нашу пользу? И я смело могу утверждать, что нашим спасением мы обязаны только удивительной храбрости великолепнейшего Фарускиара. Не будь его, вряд ли была бы написана эта книга.
Но атаман разбойников еще жив, хотя кровь струится у него из раны.
И тут последовала сцена, которая навсегда запечатлелась в моей памяти.
Разбойник упал на одно колено, вытянув одну руку вперед, а другой опираясь о землю.
Фарускиар стоит над ним, подавляя его своим высоким ростом.
Сделав последнее усилие, атаман выпрямляется, угрожающе подымает руку, смотрит на врага в упор…
Последний удар кинжала пронзает ему сердце.
Тогда Фарускиар оборачивается и, как ни в чем не бывало, произносит по-русски.
— Ки Цзан умер, и так будет со всяким, кто осмелится пойти против Сына Неба!
21
Так значит, Ки Цзан произвел в пустыне Гоби нападение на поезд! Юньнаньский разбойник все-таки узнал, что к составу прицеплен вагон с золотом и драгоценными камнями на огромную сумму! И чему тут удивляться, если об этой новости писали даже в газетах, в том числе и парижских? У Ки Цзана было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападению: разобрать рельсы, застопорить движение и устроить засаду. Не повергни его к своим ногам вельможный Фарускиар, разбойник не только завладел бы императорской казной, но и перебил пассажиров. Теперь я понимаю, почему наш спаситель проявлял с самого утра беспокойство и так упорно всматривался в пустынный горизонт. Монгол, севший в Черчене, по-видимому, предупредил его о намерениях Ки Цзана, и теперь нам уже не страшен этот разбойник. Правда, директор Правления Трансазиатской дороги учинил над ним суровую расправу, но в монгольской пустыне нельзя быть очень требовательным к правосудию. Там еще нет судебной администрации — к счастью для монголов.
— Теперь, я полагаю, вы откажетесь от своих подозрений насчет Фарускиара? — спросил я майора Нольтица.
— До известной степени, господин Бомбарнак.
— До известной степени?.. Черт возьми, однако и требователен же майор Нольтиц!
Прежде всего мы должны установить потери.
С нашей стороны трое убитых — среди них китайский офицер — и двенадцать раненых, причем четверо ранены тяжело, а остальные не настолько серьезно, чтобы не быть в состоянии доехать до Пекина. Попов отделался ссадиной, а первый комик царапиной, которую госпожа Катерна сама хочет перевязать.
Майор велел перенести раненых в вагоны и поспешил оказать им первую помощь. Доктор Тио Кин тоже предложил свои услуги, но все предпочитают русского военного врача, и я это понимаю. Что же касается наших спутников, павших в бою, то их решили отвезти на ближайшую станцию, где им отдадут последний долг.
Бандиты, как я уже говорил, бросили своих мертвых. Мы прикрыли их песком и перестали о них думать.
Поезд был остановлен на половине пути между Чарклыком и Черченом. На той и на другой станции нам обеспечена помощь, но, к несчастью, Ки Цзан нарушил телефонную связь — снимая рельсы, он повалил и телеграфные столбы.
Прежде всего нужно поставить локомотив на рельсы, затем вернуться в Черчен и дожидаться там, пока рабочие не восстановят путь. На это потребуется, если не будет никаких других задержек, около двух суток.
Мы беремся за дело, не теряя ни минуты. Пассажиры охотно помогают Попову и персоналу поезда, в распоряжении которых имеются все необходимые инструменты — домкраты, рычаги, молотки, английские ключи. После трех часов работы удается, не без труда, поставить на рельсы тендер и локомотив.
Самое главное сделано. Теперь нужно дать машине задний ход и на малой скорости вернуться в Черчен. Но какая потеря времени, какое опоздание! Вы можете представить, как отчаянно бранится барон, сколько разных «teufel», «donnerwetter» и прочих германских ругательств, срывающихся с его губ!
Я забыл сказать, что после разгрома бандитской шайки все пассажиры, и первым из них ваш покорный слуга, сочли своим долгом поблагодарить господина Фарускиара. Наш спаситель принял слова благодарности с достоинством истинно восточного человека.
— Я только исполнил свою обязанность, как один из директоров Правления Великой Трансазиатской магистрали, — ответил он с благородной скромностью.
Затем, по его приказанию, монголы взяли на себя часть работы, и я должен заметить, что они проявили исключительное рвение, заслужив наши искренние похвалы.
Тем временем Фарускиар и Гангир о чем-то долго совещались в сторонке, и, наконец, с их стороны последовало неожиданное предложение.
— Господин начальник поезда, — обратился Фарускиар к Попову, — я убежден, что в интересах пассажиров не возвращаться назад, а ехать вперед к Чарклыку.
— Да, без сомнения, господин директор, — ответил Попов, — но рельсы-то ведь сняты… Пока не починят путь, мы не сможем двинуться вперед.
— Рельсы сняты, но мы сами сможем их уложить, хотя бы на первый случай, чтобы пропустить только наш поезд.
Предложение дельное и вполне заслуживает внимания. Поэтому мы все собрались обсудить его — майор Нольтиц, Пан Шао, Фульк Эфринель, господин Катерна, американский священник, барон Вейсшнитцердерфер и еще человек десять пассажиров, владеющих русским языком.
Фарускиар продолжал:
— Я только что прошел по разрушенному участку пути. Почти все шпалы на месте, а рельсы только отвинчены и брошены тут же на песке. Их можно снова закрепить и осторожно провести по ним поезд. Работа займет не больше суток, а еще через пять часов мы будем в Чарклыке.
Превосходная мысль! Все ее поддерживают, особенно барон. Этот план вполне осуществим, а если, паче чаяния, не хватит нескольких полос, можно будет перенести вперед те рельсы, которые останутся позади поезда.
Ну и молодчина, Фарускиар! В критическую минуту он оказался на высоте и завоевал всеобщее уважение. Вот исключительная личность, которой не доставало моей хронике! Теперь уж я раструблю о нем на весь мир, во все свои репортерские трубы!
Как недальновиден был майор Нольтиц, заподозрив в нем соперника Ки Цзана, разбойника, только что понесшего от руки Фарускиара заслуженную кару за свои злодеяния!
Первым делом занялись укладкой и укреплением шпал там, где они были сняты или повреждены.
Улучив минутку, я пробрался, не боясь быть замеченным среди всеобщей суеты, в багажный вагон, и удостоверился, что Кинко цел и невредим. Я сообщил ему о случившемся, посоветовал соблюдать осторожность и предупредил, чтобы он не смел выходить из своего ящика. Он обещал мне это, и теперь я за него спокоен.
Было около трех часов, когда мы взялись за работу. Рельсы оказались снятыми на участке в сотню метров. Согласившись с Фарускиаром, мы не стали их наглухо закреплять. Этим займутся рабочие, которых пришлют из Чарклыка, после того, как наш поезд достигнет этой станции, одной из самых значительных на Трансазиатской магистрали.
Так как рельсы довольно тяжелы, мы разбиваемся на группы. Все пассажиры, как первого, так и второго класса, работают не покладая рук. Барон трудится с таким азартом, что его приходится сдерживать. И Фульк Эфринель, даже не заикаясь о прерванной свадьбе, словно он и не думал жениться — делу — время, потехе — час! — старается за четверых. Не отстает от других и Пан Шао, и сам доктор Тио Кин пытается быть полезным, напоминая муху из басни, которая захотела сдвинуть воз.
— Черт побери это горячее гобийское солнце! До чего же беспощаден «король лучей»! — то и дело восклицает господин Катерна.
Один лишь сэр Фрэнсис Травельян из Травельян-Голла в Травельяншире спокойно сидит в вагоне на своем месте. Невозмутимый джентльмен предпочитает ни во что не вмешиваться.
К семи часам восстановлено метров тридцать пути. Скоро стемнеет. Решили сделать перерыв до утра. После полудня работа будет окончена, и поезд пойдет дальше.
Наутро, как только рассвело, работа возобновилась. Погода прекрасная, день обещает быть жарким. 24 мая в открытой пустыне Центральной Азии температура такова, что можно варить яйца вкрутую, слегка прикрыв их песком.