— Это я!
Он сидит в ящике. Советую ему быть еще более осторожным и поменьше расхаживать по вагону. Румын очень обрадовался провизии, потому что у него почти ничего не осталось.
— Не знаю, как вас и благодарить, господин Бомбарнак.
— Раз не знаете, так избавьте себя от этой заботы, дорогой Кинко. Так будет проще.
— Сколько времени мы простоим в Коканде?
— Два часа.
— А когда будем на границе?
— Завтра, в час дня.
— А в Кашгаре?
— Еще через пятнадцать часов. В ночь с девятнадцатого на двадцатое.
— Вот где будет опасно, господин Бомбарнак.
— Да, Кинко, там будет опасно. Китайские таможенники не пропустят через границу, пока внимательно нас всех не осмотрят. Но такие строгости применяются только к пассажирам, а не к багажу. А так как этот вагон предназначен только для груза, идущего в Пекин, то, думаю, вам особенно нечего бояться. Итак, доброй ночи. Ради предосторожности, не буду здесь больше задерживаться...
— Доброй ночи, господин Бомбарнак! Доброй ночи!
Я вернулся на свое место и так крепко заснул, что не слышал сигнала к отправлению.
До рассвета поезд проехал только одну крупную станцию — Маргелан, где стоял очень недолго.
В Маргелане шестьдесят тысяч жителей, и фактически он является столицей Ферганской области, а не Коканд, где климат вреден для здоровья. Город, конечно, делится на две части — русскую и туземную. Однако в туземных кварталах нет ничего примечательного, не сохранилось никаких памятников старины, а потому читатели, надеюсь, не осудят за то, что я не прервал своего сна, чтобы окинуть Маргелан беглым взглядом.
Достигнув Шахимарданской долины, поезд снова выбрался на ровное степное пространство, что позволило ему развить нормальную скорость.
В три часа пополуночи — сорокапятиминутная остановка на станции Ош. Тут я вторично пренебрег своими репортерскими обязанностями и ничего не увидел. Оправдаться могу лишь тем, что и здесь смотреть особенно не на что.
За станцией Ош полотно железной дороги выходит к границе, отделяющей русский Туркестан от Памирского плоскогорья и обширной страны кара-киргизов.
Эту часть Центральной Азии непрерывно тревожат плутонические силы, колеблющие земные недра. Северный Туркестан не раз подвергался воздействию разрушительных толчков. Здесь еще хорошо помнят землетрясение 1887 года, и я сам мог видеть в Ташкенте и Самарканде неопровержимые доказательства вулканической деятельности. К счастью, подобные катаклизмы случаются не так уж часто. Но слабые толчки и колебания почвы наблюдаются регулярно на протяжении всей длины нефтеносной полосы — от Каспийского моря до Памирского плоскогорья.
Вообще же эта область — одна из интереснейших частей Центральной Азии, какие только может посетить турист. Хотя майору Нольтицу не приходилось бывать дальше станции Ош, он хорошо знает эти места по современным картам и описаниям новейших путешествий. Среди авторов записок следует назвать двух французов — Капю и Бонвало. Майору, как и мне, хочется увидеть окрестности Памирского плоскогорья, а потому мы с шести часов утра стоим на вагонной площадке, вооружившись биноклем и путеводителем.
Памир по-персидски называется Бам-и-Дуниа, что значит «Крыша мира». От него лучами расходятся могучие горные цепи Тянь-Шаня, Куэнь-Луня, Каракорума, Гималаев и Гиндукуша. Эта горная система шириною в четыреста километров, в течение стольких веков представлявшая непреодолимую преграду, покорена и завоевана русским упорством. Славянская и желтая расы пришли теперь в соприкосновение.
Да простят мне читатели некоторый переизбыток учености, которой, как легко догадаться, всецело обязан майору Нольтицу. Вот что я от него узнал.
Европейские путешественники немало потрудились над изучением Памирского плоскогорья. После Марко Поло мы встречаем здесь в более поздние времена и англичан — Форсайта, Дугласа, Бидьюфа, Ионгхесбенда и знаменитого Гордона, погибшего в области Верхнего Нила; и русских — Федченко, Скобелева, Пржевальского, Громбчевского, генерала Певцова, князя Голицына, братьев Грум-Гржимайло; и французов — д’Оверня, Бонвало, Капю, Папена, Брейтеля, Блана, Ридгвея, О’Коннора, Дютрей де Рена, Жозефа Мартена, Гренара, Эдуарда Блана; и шведа — доктора Свен-Гедина. Благодаря этим исследователям, Крыша мира приоткрылась, будто ее коснулась рука Хромого беса[77] и все увидели, какие под ней кроются тайны.
Теперь известно, что Памир образуют многочисленные ложбины и пологие склоны, находящиеся на высоте более трех тысяч метров; что над ними возвышаются пики Гурумди и Кауфмана, высотою в двадцать две тысячи футов, и вершина Тагарма, в двадцать семь тысяч футов; что с этой вершины на запад течет река Оксус или Амударья, а на восток — Тарим. Известно, наконец, что ее склоны составлены главным образом из первичных горных пород, перемежающихся со сланцами и кварцем, красным песчаником вторичной эпохи и наносной глинисто-песчаной почвой, так называемым лессом, которым изобилуют в Центральной Азии четвертичные отложения.
77
Хромой бес — герой одноименного романа Луиса Велеса де Гевара. Летая над Мадридом, силою волшебства он приподнимает крыши и заглядывает внутрь домов.