Потеряна последняя надежда: у молодого румына не было никаких шансов на спасение. При таком взрыве его могло разорвать на части, разнести в клочья. Неудивительно, что даже и следов не осталось от его тела.
Мы долго стояли молча, потрясенные ужасным зрелищем.
— Нет сомнения, машинист и кочегар погибли при взрыве,— нарушает молчание кто-то из присутствующих.
— Несчастные люди! — произносит Попов с тяжелым вздохом.— Я только одного не могу понять — как поезд очутился на Нанкинской ветке и почему они этого не заметили.
— Ночь очень темная, и машинист мог не заметить, что стрелка была переведена,— предполагает американец.
— Да, это единственно возможное объяснение,— соглашается начальник поезда.— Машинисту следовало остановить поезд, а мы, наоборот, неслись со страшной скоростью.
— Но кому понадобилось перевести стрелку? — спрашивает Пан Шао.— Ведь Нанкинская ветка еще не действует, и виадук не достроен.
— Думаю, это небрежность,— отвечает Попов.
— А я считаю, что злой умысел,— догадывается Фульк Эфринель.— Преступники хотели устроить крушение, чтобы похитить императорскую казну. Что еще их могло прельстить? Разве не с целью грабежа бандиты напали на нас между Черченом и Чарклы-ком? Думаю, что мы вторично подверглись нападению.
Американец и не подозревал, насколько был близок к истине.
— Вы, стало быть, полагаете,— говорит начальник поезда,— что после шайки Ки Цзана другие разбойники осмелились...
Майор Нольтиц, до сих пор не принимавший участия в разговоре, перебивает Попова и говорит громко и внятно, так, чтобы его все услышали:
— Где господин Фарускиар?
Пассажиры оборачиваются, ожидая ответа.
— Где его приятель Гангир и четверо монголов, которые ехали в последнем вагоне? — продолжает майор.
— Господин Фарускиар, где вы, где вы? — кричат хором пассажиры.
Молчание.
Попов идет в вагон, в котором ехал Фарускиар. Но там только сэр Фрэнсис Травельян. Он спокойно сидит на своем месте, холодный и неприступный, совершенно чуждый всему происходящему. Ему ни до чего нет дела. Быть может, англичанин думает в эту минуту, что на русско-китайской железной дороге не оберешься бестолковщины и беспорядков? Где это видано, чтобы стрелку переводил всякий, кому вздумается? Где это слыхано, чтобы поезд пошел не по своему пути?..
— Ну, так вот! — говорит майор Нольтиц.— Если хотите знать, какой злодей пустил поезд по Нанкинской ветке, прямо в пропасть, чтобы завладеть императорскими сокровищами, так знайте — это Фарускиар!
— Фарускиар?! — восклицают пассажиры, и большинство из них отказывается верить обвинителю.
— Как,— недоумевает Попов,— сам директор правления дороги, который так мужественно вел себя во время нападения разбойников и собственноручно прикончил Ки Нзана?
И тут я больше не могу сдерживаться.
— Майор не ошибается,— говорю я,— крушение — дело рук Фарускиара.
И, ко всеобщему изумлению, рассказываю то, что мне стало известно благодаря случаю. Но пока молчу о Кинко и его доблестном поведении. Я еще успею воздать ему должное.
— Теперь вы видите, господин Бомбарнак, что мои подозрения были не напрасны? — говорит майор Нольтиц.
— Да, и признаюсь без ложного стыда, что меня обмануло мнимое благородство этого проходимца.
— Господин Клодиус,— вмешивается в разговор первый комик,— напишите о случившемся роман, и все будут говорить, что это неправдоподобно.
Пожалуй, господин Катерна прав. Но то, что в романе кажется совершенно неправдоподобным, нередко случается в жизни.
Многие считают невероятным наше чудесное спасение, не зная, как его объяснить. Только мне одному, посвященному в тайну Кинко, известно, почему локомотив был остановлен на краю пропасти загадочным взрывом.
Теперь, когда опасность миновала, следует принять меры к возвращению поезда на линию.
— Сделать это очень просто,— говорит Попов.— Нужно только, чтобы некоторые из вас смогли потрудиться на общую пользу.
— Согласен! — восклицает господин Катерна.
— Что от нас требуется? — спрашиваю я.
— Дойти до ближайшей станции, то есть до Шоуяна и телеграфировать оттуда в Тайюань, чтобы поскорее прислали вспомогательный локомотив.
— Далеко ли это отсюда? — спрашивает Фульк Эфринель.