— Да... знаю... знаю...
— Ах, с какой радостью я заплачу за доставку моего милого Кинко!
— Да, за доставку... ящика...
— Теперь его уже не могут задержать?
— Нет... и после полудня, без сомнения...
Я решительно не знал, что говорить дальше.
— Сударь,— продолжает Зинка Клорк,— как только будут выполнены все формальности, мы обвенчаемся, и, надеюсь, не злоупотреблю вашей любезностью, если приглашу на свадьбу. Это было бы для нас такой честью...
— Да... разумеется... я это уже обещал моему другу Кинко...
Бедняжка! Нельзя больше оставлять ее в заблуждении, надо сказать всю правду, как она ни горька.
— Мадемуазель Зинка... Кинко...
— Просил вас предупредить меня о своем приезде?
— Да, мадемуазель... Но вы понимаете... После такого длительного путешествия он очень утомлен.
— Утомлен?
— О, не пугайтесь.
— Уж не болен ли он?
— Да... немного прихворнул.
— Тогда я иду... я должна немедленно увидеть его... Сударь, умоляю вас, проводите меня на вокзал!
— Нет, мадемуазель Зинка, это было бы неосторожно... Вы никуда не должны ехать.
Девушка пристально смотрит мне в глаза.
— Правду, сударь! Говорите только правду! Не скрывайте ничего! Что случилось с Кинко?
— Сейчас скажу... Я пришел к вам с печальной вестью.
Зинка Клорк готова лишиться чувств. Губы ее дрожат, она с трудом произносит слова.
— Значит, его нашли... все узнали... он в тюрьме...
— Это бы еще ничего... По дороге было крушение...
— Он умер!.. Кинко умер!..
Несчастная Зинка падает на стул — тут я опять употребляю китайский оборот речи — и «слезы льются у нее из глаз, как дождь осенней ночью». Никогда не видел ничего более грустного. Но нельзя же оставить бедную девушку в таком ужасном состоянии. Сейчас она потеряет сознание... Что делать? Как ей помочь?
— Мадемуазель Зинка... мадемуазель Зинка...
В эту минуту на улице поднимается сильный шум. Под самым окном слышны крики, возгласы, топот, возня, и среди общего шума выделяется знакомый голос.
Боже! Да это голос Кинко! Узнаю его!
Возможно ли это? Уж не рехнулся ли я?
Зинка Клорк срывается с места, бросается к окну, распахивая его.
У подъезда стоит телега, а рядом с ней полуразвалившийся ящик со знакомой надписью:
ВЕРХ! НИЗ! ОСТОРОЖНО, ЗЕРКАЛА!
ХРУПКОЕ! НЕ КАНТОВАТЬ!
БЕРЕЧЬ ОТ СЫРОСТИ!-
Ящик уже выгружали, когда на подводу налетела тележка. Он упал на землю, разбился... и Кинко выскочил, как чертик из коробочки,— живой и невредимый.
Я не верю своим глазам. Так, значит, он не погиб при взрыве?
Позже румын мне сам рассказал, как все произошло. Когда лопнул котел, силой взрыва его отбросило на полотно. Он довольно долго лежал, оглушенный ударом, потом очнулся и — бывают же чудеса на свете — убедился, что даже не ранен. Затем отошел в сторону и притаился, пока не представилась возможность вернуться в багажный вагон. А я тем временем уже успел там побывать и, увидев пустой ящик, решил, что Кинко стал жертвой катастрофы.
Вот уж действительно ирония судьбы! Проехать в ящике, среди багажа, шесть тысяч километров по Великой Трансазиатской магистрали, избегнуть стольких опасностей, пережить нападение разбойников, уцелеть после взрыва котла и благодаря какой-то глупой случайности — столкновению с тележкой на одной из улиц Пекина — мгновенно потерять всю выгоду от своего путешествия... путешествия, правда, мошеннического — ничего другого не скажешь и не подберешь более изящного эпитета.
Возчик кричит, хватает человека, выскочившего из ящика. В ту же минуту собирается толпа, сбегаются полицейские. И что может поделать в таких обстоятельствах румын, не знающий ни слова по-китайски и вынужденный прибегнуть к маловразумительному языку жестов? Его не понимают, да и какое он мог бы дать объяснение?
Мы с девушкой выбегаем на улицу.
— Зинка!.. Моя милая Зинка! — восклицает он, обнимая ее.
— Кинко!.. Мой дорогой Кинко! — лепечет она, заливаясь слезами.
— Господин Бомбарнак...— жалостно произносит юноша, надеясь лишь на мое заступничество.
— Кинко, не отчаивайтесь и рассчитывайте на мою помощь. Вы живы, а ведь мы считали вас мертвым...
— Ах, но мне сейчас не лучше, чем мертвому.
Какое заблуждение! Все поправимо, кроме смерти, если даже грозит тюрьма, и не простая тюрьма, а китайская. И несмотря на мольбы девушки и мои уговоры, полицейские под хохот и улюлюканье толпы уводят Кинко.