Само собой разумеется, что выдвижная стенка позволяет узнику в любую минуту покинуть свою тесную тюрьму. Но если бы носильщики не посчитались с предостерегающими надписями и поставили ящик среди груды багажа, Кинко не смог бы отодвинуть створку и вынужден был бы просить помощи, не дожидаясь конца путешествия. Но у влюбленных, как видно, есть свой бог, и он, несомненно, покровительствует Зинке и Кинко. Румын рассказал мне, что он каждую ночь имеет возможность прогуливаться по вагону, а однажды отважился даже выйти на платформу.
— Это было в Бухаре… Я вас видел.
— Видели?
— Да, и подумал, что вы хотите убежать. Но я узнал вас только потому, что смотрел в дырки ящика, когда заходил в багажный вагон. Никому другому и в голову не могло прийти в чем-нибудь вас заподозрить. Но это очень опасно. Не повторяйте больше таких экспериментов. Предоставьте уж лучше мне позаботиться о том, чтобы вы были сыты. При первом удобном случае принесу вам какую-нибудь еду.
— Благодарю вас, господин Бомбарнак. Теперь могу не опасаться, что меня откроют… Разве только на китайской границе… или, скорее, в Кашгаре.
— А почему в Кашгаре?
— Говорят, таможенники там очень строго следят за грузами, идущими в Китай. Боюсь, как бы они не стали осматривать багаж…
— Действительно, Кинко, вам предстоит пережить несколько трудных часов.
— И если меня обнаружат…
— Я буду рядом и сделаю все возможное, чтобы с вами не случилось ничего плохого.
— Ах, господин Бомбарнак! — воскликнул Кинко. — Как мне отблагодарить вас за доброту?
— Очень легко, мой друг.
— Но как?
— Пригласите на вашу свадьбу.
— О, конечно, господин Бомбарнак, вы будете нашим первым гостем.
Мы обмениваемся последним рукопожатием, и, право, мне кажется, что у этого славного малого на глаза навернулись слезы. Он погасил лампу, задвинул створку, и, уходя, я еще раз услышал из ящика «спасибо» и «до свиданья».
Выйдя из багажного вагона и затворив дверь, убеждаюсь, что Попов продолжает еще спать. Несколько минут дышу свежим ночным воздухом, а затем возвращаюсь на свое место рядом с майором Нольтицем.
И прежде чем закрыть глаза, думаю о молодом румыне, благодаря которому мои путевые заметки должны показаться читателям еще более интересными.
ГЛАВА XIV
В 1870 году русские пытались основать в Ташкенте ярмарку, которая не уступала бы Нижегородской. Попытка не удалась, потому что была преждевременной. А двадцатью годами позже дело легко решилось благодаря Закаспийской железной дороге, соединившей Ташкент с Самаркандом.
Теперь туда стекаются толпами не только купцы со своими товарами, но и богомольцы-пилигримы. Можно себе представить, какой размах примет паломничество, когда правоверные мусульмане смогут отправляться в Мекку по железной дороге!
Надо признаться, что все туркестанские города во многом схожи. Повидав один из них, смело можешь сказать, что видел и другие, если не вдаваться в подробности.
Я не раз уже сообщал читателям, что после присоединения Средней Азии к России рядом со старыми городами выросли новые. Мы наблюдали это в Мерве, в Бухаре и в Самарканде. Ташкент не исключение.
В старом городе — те же извилистые улицы; невзрачные, глинобитные домики; довольно неприглядные базары, караван-сараи, сложенные из «самана», высушенного на солнце необожженного кирпича; несколько мечетей и школ.
Население приблизительно такое же, как и в, других туркестанских городах: узбеки, таджики, киргизы, ногайцы, евреи, незначительное число афганцев и индусов, конечно же, много русских, которые устроились здесь, как у себя дома.
Пожалуй, евреи здесь сосредоточились в большем количестве, чем в других городах. С тех пор, как Ташкент перешел к русской администрации, положение их значительно улучшилось: они получили гражданские права.
Осмотру города, к сожалению, могу посвятить только два часа и делаю это с присущим мне репортерским усердием. Пробегаю по большому базару, простому дощатому строению, где грудами навалены восточные материи, шелковые ткани, металлическая посуда и различные образцы китайского ремесла, среди которых великолепно выполненные фарфоровые изделия.