Сильно затянувшийся обед неожиданно закончился, когда господин Катерна изъявил готовность прочесть нам какой-нибудь монолог.
Вы, конечно, легко догадаетесь, как охотно было принято это предложение.
Наш поезд все больше и больше начинает напоминать городок на колесах. В нем есть даже свой «клуб» — вагон-ресторан.
И вот, в восточной части Туркестана, в четырехстах километрах от Памирского плоскогорья, за десертом после превосходного обеда, поданного в салоне трансазиатского поезда Узун-Ада — Пекин, было с большим чувством прочитано «Наваждение», прочитано со всем талантом, присущим господину Катерна, первому комику, ангажированному на предстоящий сезон в шанхайский театр.
— Сударь, — говорит ему Пан Шао, — примите мои самые искренние похвалы. Я уже слышал Коклена-младшего…[74]
— О, это мастер, сударь, великий мастер!..
— К которому вы приближаетесь…
— Мне это очень лестно, очень лестно!..
Дружеские «браво», которыми закончилось выступление господина Катерна, бессильны были сбить сэра Фрэнсиса Травельяна, не устававшего выражать нечленораздельными восклицаниями свое неудовольствие обедом, который показался ему отвратительным. Да он вообще не способен к веселью, хотя бы даже к «грустному веселью», что было свойственно его соотечественникам еще четыреста лет тому назад, если верить Фруассару…[75] Впрочем, на этого ворчливого джентльмена никто больше не обращает внимания.
Барон Вейсшнитцердерфер ни слова не понял из маленького шедевра, прочитанного первым комиком, а если бы и понял, то вряд ли одобрил «парижскую монологоманию».
А величественный Фарускиар вместе с неразлучным Гангиром, при всей их сдержанности и невозмутимости, казалось, все же проявили некоторый интерес к странным жестам и забавным интонациям господина Катерна…
Это не ускользнуло от внимания актера, очень чувствительного к настроению зрителей, и он сказал мне, вставая из-за стола:
— Сеньор монгол просто великолепен!.. С каким достоинством держится!.. Сколько в нем величия!.. Настоящий человек Востока!..Гораздо меньше нравится мне его товарищ… Такого можно было бы взять лишь на третьи роли. Не правда ли, Каролина, этот великолепный монгол был бы очень хорошим Моралесом в «Пиратах саванн»?
— Только не в этом костюме.
— А почему бы и нет, господин Клодиус? Однажды я играл в Перпиньяне полковника де Монтеклена из «Женевской усадьбы» в мундире японского офицера.
— И как ему аплодировали! — заметила госпожа Катерна.
Поезд идет по гористой местности. Рельсовый путь делает частые повороты. То и дело мы проезжаем через виадуки и тоннели, которые дают о себе знать гулким грохотом вагонов.
Спустя некоторое время Попов объявил, что мы въезжаем на территорию Ферганы, прежнего Кокандского ханства, присоединенного к России в 1876 году с семью составляющими его округами. Эти округа, населенные по большей части узбеками, управляются окружными начальниками, их помощниками и «городскими головами».
За окнами простирается степь, настолько плоская и гладкая, что госпожа Уйфальви-Бурдон сравнила ее с зеленым сукном бильярдного стола. И по этой ровной поверхности катится не шар из слоновой кости, а экспресс Великой Трансазиатской магистрали, делающий шестьдесят километров в час.
Проехав станцию Чучай, поезд прибывает в девять часов на Кокандский вокзал. Остановка двухчасовая, поэтому мы сходим на платформу.
Я подхожу к майору Нольтицу как раз в ту минуту, когда он обращается к Пан Шао с вопросом:
— Вы знали этого мандарина Иен Лу, тело которого везут в Пекин?
— Нет, не знал.
— Должно быть, он был очень важной персоной, судя по тому, какие ему воздают почести.
— Вполне возможно, майор. Ведь у нас в Поднебесной империи немало важных персон.
— В таком случае, мандарин Иен Лу?..
— Но я даже не слыхал о нем.
Зачем майор Нольтиц спросил об этом у молодого китайца и почему его вдруг заинтересовал именитый покойник?
ГЛАВА XV
Коканд — довольно крупная станция с запасными путями и паровозным депо. Локомотив, который вез нас от Узун-Ада по ровной, почти горизонтальной местности, будет здесь заменен другим, более мощным. Среди ущелий Памирского плоскогорья, на крутых подъемах, нужны машины, обладающие большей силой тяги.
Я прогуливаюсь по платформе, курю и слежу за маневрами. Когда локомотив с тендером были отцеплены, багажный вагон, где находится Кинко, оказался головным.
Молодой румын поступит крайне неосмотрительно, если вздумает сейчас выйти на платформу. Его тотчас же заметят «городовые», которые так и шныряют взад и вперед, пристально разглядывая каждого пассажира. Тихонько сидеть в ящике и не высовываться из вагона — это самое лучшее, что может сделать мой новый друг. А я тем временем раздобуду какой-нибудь еды и постараюсь проникнуть к нему до отхода поезда.