Не знаю, действительно ли эта столица повинуется небу, но законам прямолинейной геометрии — несомненно. Каждый из четырех городов, включенных один в другой, представляет собой квадрат или прямоугольник. В гак называемом китайском городе находится маньчжурский, в центре маньчжурского — Желтый, или Хуанчэн, внутри Желтого — Пурпурный город, или Тэиньчэн, то есть «Запретный»[104]. И в пределах этой симметричной планировки, окружностью в двадцать миль, насчитывается около двух миллионов жителей, в подавляющем большинстве китайцев, а также несколько тысяч монголов, тибетцев и татар.
На улицах Внешнего города такая толчея, что мою коляску на каждом шагу подстерегает какое-нибудь препятствие: то группа странствующих торговцев, то тяжело нагруженные ручные тележки, то мандарины со своей шумной свитой. Настоящий бич китайской столицы — бродячие собаки, облезлые и паршивые, с бегающими глазами и оскаленной пастью. Они пожирают отбросы и набрасываются на иностранцев, которых узнают, видимо, по одежде. Счастье, что не иду пешком, и у меня нет никаких дел ни в Запретном городе, куда не пускают простых смертных, ни в Желтом, ни в маньчжурском.
Китайский город имеет вид прямоугольника, разделенного на две приблизительно равные части Большой улицей, которая тянется с севера на юг, а с востока на запад ее пересекает, также посередине, улица Ша-Хуа. При такой планировке нетрудно найти дом, где живет Зинка Клорк.
Наконец около полудня экипаж останавливается перед невзрачным домом, в котором, судя по вывескам, живут главным образом чужеземные ремесленники, снимающие здесь комнаты.
Комната Зинки Клорк на втором этаже, с окном на улицу. На дверях табличка: «Зинка Клорк». Стучусь. Мне отворяет весьма миловидная девушка. Кинко почти не преувеличил, назвав ее красавицей. Это стройная блондинка, лет двадцати двух — двадцати трех, с черными, румынского типа, глазами, и очень приветливым, улыбающимся личиком.
Разве она не знает, что Трансазиатский поезд прибыл в Пекин вчера вечером? Разве не ждет с минуты на минуту своего жениха?
И я, как злой вестник, должен уничтожить ее радость, прогнать эту милую улыбку.
Зинка Клорк очень удивлена, увидев на пороге незнакомого иностранца. И так как прожила несколько лет во Франции, то сразу же узнает во мне француза и спрашивает, чем заслужила такую честь.
Необходимо взвешивать каждое слово, чтобы не убить бедную девушку печальной вестью.
— Мадемуазель Зинка… — начинаю я.
— Как, вы меня знаете? — восклицает она.
— Да… Я приехал вчера Трансазиатским экспрессом.
Девушка бледнеет, ее красивые глаза затуманиваются. Не открылась ли проделка с ящиком? Может, Кинко пойман, арестован, брошен в тюрьму?..
Торопливо добавляю:
— Мадемуазель Зинка, благодаря некоторым обстоятельствам, я познакомился в дороге с одним молодым румыном…
— Кинко!.. Мой бедный Кинко!.. Его нашли? — лепечет она, дрожа от страха.
— Нет… нет, кроме меня, никто не знает… Я часто заходил к нему по ночам в багажный вагон, приносил еду… Мы подружились.
— Благодарю вас, сударь! Кинко вполне мог довериться французу. О, я вам так признательна!
Зинка пожимает мне руку.
Задача еще более осложнилась. Как осмелюсь теперь сказать ей правду?
— И никто больше не догадался, что в ящике сидит мой милый Кинко?
— Никто.
— Что делать, сударь? Мы не богаты. У Кинко не было денег на дорогу, и у меня их недостаточно, чтобы выслать ему. О, какая радость, что все кончилось благополучно! Он хороший обойщик и легко найдет здесь работу. И как только мы будем в состоянии возместить компании…
— Да… знаю… знаю…
— Ах, с какой радостью я заплачу за доставку моего милого Кинко!
— Да, за доставку… ящика…
— Теперь его уже не могут задержать?
— Нет… и после полудня, без сомнения…
Я решительно не знал, что говорить дальше.
— Сударь, — продолжает Зинка Клорк, — как только будут выполнены все формальности, мы обвенчаемся, и, надеюсь, не злоупотреблю вашей любезностью, если приглашу на свадьбу. Это было бы для нас такой честью…
— Да… разумеется… я это уже обещал моему другу Кинко…
Бедняжка! Нельзя больше оставлять ее в заблуждении, надо сказать всю правду, как она ни горька.
— Мадемуазель Зинка… Кинко…
— Просил вас предупредить меня о своем приезде?
— Да, мадемуазель… Но вы понимаете… После такого длительного путешествия он очень утомлен.
— Утомлен?
— О, не пугайтесь.
— Уж не болен ли он?
— Да… немного прихворнул.
104
Китайский и маньчжурский города составляли вместе Внешний Пекин — «Вайчжен» и были заселены трудовым людом. Наиболее благоустроенными были районы Внутреннего Пекина — «Нэйчэн», в которых селились власть имущие. Внутренний Пекин, в свою очередь, делился на две части: Императорский, или Желтый город, где находились правительственные учреждения, жили сановники и дворцовая челядь, и Запретный, или Пурпурный город, где находился дворец императора. В настоящее время весь комплекс дворцовых сооружений и храмов превращен в город-музей.