Те ушли не сразу, приставая к гостям, чтобы погадать по руке или раскинуть карты.
Лаура спросила Сирано, не хочет ли он узнать свою судьбу?
— Я неисправимый вольнодумец, баронесса, — ответил он. — Не верю ни попам, ни колдунам и не считаю, что жизнь кем-то предопределена. Каждый сам делает свою судьбу.
— О-о! — протянула Лаура. — В таком случае, может быть, не только свою? — И загадочно засмеялась.
Цыганки наконец ушли, но не раньше, чем им «позолотили ручки».
Гости перешли обратно в гостиную, где Бержераку, «самому делающему свою судьбу», привелось пережить неприятные минуты.
Два блистательных гостя, принц Конде и герцог Бюфон с кудрями, не уступающими бержераковским, наперебой стали ухаживать за прекрасной хозяйкой, оказывая ей всевозможные знаки внимания. Она охотно принимала это и смеялась до кашля.
Сирано вспомнил о своем первом посещении великосветского раута, когда он, ощутив вокруг себя «клокочущую пустоту», обрушился на знать сонетом «Ода пустоте».
Стараясь овладеть собой, Сирано примкнул к группе гостей, окруживших герцогиню де Шеврез, которая обращалась к кардиналу Рецу:
— Измена Тюрена, перешедшего на сторону Мазарини, ставит его вне святой католической церкви рядом с вероотступниками, гугенотами.
— Да будет низложен, ваша светлость, такой католический кардинал, как Мазарини, когда нас, кардиналов, призовут в Рим к святейшему престолу, — запальчиво отозвался кардинал Рец.
— Такие слова вашего преосвященства убеждают меня, что не напрасно папа в Риме возвел вас в высший священный сан. Этот Мазарини, подобно ушедшему Ришелье, не брезгует привлечением на свою сторону вероотступников, лишь бы усилить свою власть.
— Такая власть противна богу, ваша светлость, и собранное Фрондой ополчение в десять тысяч человек под командованием непобедимого принца Конде сумеет доказать это с освященным церковью оружием в руках.
Принц Конде тем временем изощрялся в комплиментах Лауре, стремясь выйти и здесь, как на поле боя, победителем в соперничестве с герцогом Бюфоном.
— Нет жемчужин испанской короны, которая сравнилась бы с сиянием Сен-Жерменского алмаза, обнаруженного нами сегодня здесь, баронесса! — И принц Конде церемонно раскланялся перед Лаурой.
Герцог Бюфон не желал ему уступить:
— Сам вице-король Новой Испании, прославленный генерал дон Альварес де Гарсиа дель Пополо Валенсе, смертью храбрых погибший в бою под Аррасом, воплотил весь блеск своей славы в красоте любимой дочери! — по-испански расшаркался перед испанкой Бюфон.
Та ослепительно улыбнулась в ответ, а Сирано похолодел, страшась верить ушам. Неужели отец Лауры и тот чванливый испанский генерал, с которым ему пришлось свести счеты под Аррасом, припомнив преследование Кампанеллы в Риме, одно лицо! Знает ли Лаура, от чьего удара пал ее отец?
Но Лаура, видимо, ничего не знала. Она мило улыбалась кавалерам, осыпавшим ее комплиментами, и смотрела в сторону Сирано.
— Сколь ни поэтичны ваши слова, доблестные рыцари, но я намереваюсь надеяться, что приглашенный нами поэт не останется у вас в долгу.
И она подошла к Сирано.
— Написан ли вами, мой поэт, заказанный вам моим сердцем сонет, который отразил бы ваше отношение к нему?
— О да, баронесса! — прошептал Сирано.
— Тогда прочтите его всем. У меня на родине не делают секрета из сонетов и серенад. Надеюсь, что дамы Фронды, борясь за свободу, станут понимать меня.
— Читайте, мой друг, читайте, знаю, ведь сонет вами написан, — поддержал Сирано стоявший рядом Ноде, улыбаясь Лауре из своих кружев.
Сирано, тряхнув гривой волос, вышел на середину гостиной.
— «Богине буйных грез», — возвестил он.
Гости зашептались, находя название сонета смелым и интригующим.
Сирано продолжал, как от искр загораясь с каждой строчкой:
Когда ты входишь, солнце меркнет.
Дохнешь — благоуханье роз!
Тебе молюсь в любовной церкви, Моя богиня буйных грез!
Твой взгляд слепит сверканьем молний, Твой ум — ключи Добра и Зла!
С тобой я — парус, ветром полный!
Один я — лодка без весла!
Хочу в безумье быть счастливым!
И не гасить страстей своих!
Весенним яростным разливом Кипеть, бурлить у ног твоих!
Твое лишь имя повторю И весь дрожу, огнем горю!
Лаура расцвела.
— О, мой поэт заслуживает награды, и пусть его место за нашим столом оказывается рядом с моим.
Принц Конде и герцог Бюфон смотрели на счастливца, готовые растерзать его, но зная, что тот уже не принимает вызовов на поединки, спрятали свои кривые улыбки в усы.
Ноде шепнул Сирано:
— Друг мой, вы превзошли в этом сонете самого себя, но, умоляю вас, будьте осторожны. Мне не нравятся некоторые косые взгляды в вашу сторону.
— Вы испытанный друг, Ноде, благодарю вас, — ответил Сирано.
За ужином вино лилось рекой. Не только спутники прелестных дам, но и сами дамы не уступали им в этом.
Подвыпившая принцесса Монпансье, желая отомстить принцу Конде за его комплименты в адрес Лауры, звонко выкрикнула:
В сражении я к пушке встать готова, Но если бы сонет был мой, Я без гостей его прослушала бы снова!
— Сама истина глаголет устами младенца или женщины, вкусившей опьянение, — шепнула Лаура Сирано. — А истине надо отплачивать дань. Не так ли? — И она подлила в бокал Сирано вина.
— Вино, клянусь вам, баронесса, подобно мышьяку, которым люди травят сами себя.
— О-о! Но это же испанское вино из погребов отца! Оно придает смелости в бою и дерзость при свидании с дамой! — И она звонко засмеялась, потом не без лукавства спросила: — И вы не хотите, чтобы я вас отравливала? Нет, не мышьяком, конечно!
Сирано сам не знал, что отвечал.
В особняке в Сен-Жерменском предместье в этот вечер не осталось места для салонной чопорности, баронесса собственным примером общения с Сирано освободила гостей от всех светских условностей. Ведь это было во времена Фронды, когда слово «свобода» использовалось каждым по собственному усмотрению. И после ужина гости веселились напропалую.
Герцог д'Ашперон, явно недовольный атмосферой, в которой оказался, сделал знак Сирано и Ноде о своем намерении уехать.