Он перевел глаза на Александра, и посиневшие уста его горько искривились. Все это он видел и в своем наследнике.
— Сын мой, каждый польский шляхтич из уроджоных — это солнце. Он восходит, как солнце, и должен, как солнце, сиять лучами шляхетских добродетелей и рассеивать все тучи, которые затемняют его славу!
— Отец, скажи. Гадяч наш по праву?
— Город Гадяч подарил нам король. Почему, сын мой, ты спрашиваешь об этом?
— Князь Иеремия Вишневецкий учинил набег, захватил себе Гадяч... Но если это так, сто дьяволов...
— Не пристало Конецпольским потакать последышам Байды Вишневецкого, прислужника московского царя, — вспыхнул гетман. — Ты должен отстоять наше право. Пока не будет отплачено за это надругательство, я не узнаю покоя и на том свете. Вот тебе сабля. Когда я шел в поход на Тараса Трясила из Киева, отцы доминиканцы трижды обнесли эту саблю вокруг костела и, подавая мне, сказали: «Это на язычество, на Русь, дабы истребить их под корень». Я хочу, чтобы сын мой не умалил, но приумножил мою добрую славу...
Старый гетман утомленно закрыл глаза и уже едва слышно прошептал:
— Сломить, стереть с лица земли казаков, пока они не отторгли у нас богатой и изобильной Украины... Польша, сын мой, бедна... Не хотите сидеть голодными — не отдавайте Украины... не отдавайте...
В комнату вошел ксендз Петроний Ласка с миром в руках, но гетман уже отвернулся к стене. Сын, точно желая выпустить на волю душу отца, широко раскрыл окно. На дворе начиналась весна; по стенам замка ходили часовые, в раскрытые ворота было видно, что мост через ров разведен. По аллее из молодых липок, в конце которой стоял высокий костел, ехал зеленый рыдван, запряженный шестеркой лошадей с белыми султанами. Через двор, вымощенный каменными плитами, бежал дворецкий. Александр Конецпольский крикнул:
— Пане Стах, спустите флаг на башне!
II
После, похорон великого коронного гетмана сын его Александр Конецпольский выехал к себе на волости. В дороге он узнал, что король Владислав выслал на Украину своего приближенного шляхтича с каким-то тайным поручением. Прошел также слух, что запорожцы самовольно вышли в море. Конецпольский спешил в Чигирин.
В дороге хорунжий не скучал: на Брацлавщине он заехал в имение графа Синявского и принял участие в веселой, шумной охоте; в Махновке ночевал в имении графа Тышкевича, воеводы киевского, где подстароста предоставил ему для развлечения сельских красавиц. В Фастове сидел сенатор Адам Кисель. Он хотя и был уроджоный шляхтич, но из украинцев, и к тому же греческой веры, и Александр Конецпольский считал ниже своего достоинства иметь дело с этим паном. Но случилось так, что у самого Фастова сломалась карета, и волей-неволей пришлось заехать к схизмату. Впрочем, Адам Кисель тоже сумел развлечь гетманича. После хорошего обеда были поданы трубки, и все вышли на крыльцо.
Перед крыльцом стоял уже старый слуга, вероятно специально вызванный во двор, чтобы позабавить гостя.
— Что хлопу нужно? — спросил его хозяин.
Плохо заучив свою роль или в предчувствии предстоящих страданий, слуга сморщился и нетвердым голосом ответил:
— Готов об заклад, милостивый пане, что за четыре талера выдержу сто кнутов!
Конецпольский встрепенулся, как стрелок на охоте.
— И кто бы ни бил?
— Выдержу. Может, не выдержу только правой руки вашей милости. Гетманская у вашей милости рука.
Кроме самого Киселя, на крыльце сидели еще четыре толстых шляхтича, и гетманич выглядел среди них как цыпленок между петухов. Он сначала подумал, что слуга смеется над ним, а в этом повинен и пан, и готов уже был вспыхнуть гневом. Но не только хозяин — все гости смотрели на гетманича подобострастно и завистливо улыбались. Тогда Конецпольский уже с азартом воскликнул:
— А что же, согласен! Вот тебе талер, хлоп!
Остальные шляхтичи тоже полезли в карманы. Талер за двадцать пять ударов — это не так уже дорого, но держись, хлоп!
Последним бил Конецпольский, и старый слуга не выдержал. Сделал ли он это по уговору с хозяином, или в самом деле его допекли кнуты бешеного гетманича, но после двадцатого удара слуга упал лицом в пыль и так, без чувств, лежал, к удовольствию Конецпольского, который выиграл четыре талера. Остался лежать слуга на земле и когда гости ушли с крыльца.
Но не только ради развлечений пустился гетманич в путешествие. Была еще одна причина, заставившая его покинуть — хотя бы и ненадолго — роскошный замок в Подгорцах и по пыльным дорогам в зной тащиться к Днепру. После смерти великого гетмана его булава перешла к Николаю Потоцкому. Теперь король и шляхта должны были назвать кандидата на булаву его заместителя — гетмана польного. Князь Иеремия Вишневецкий, не признававший над собой ничьего верха, считал, что только он достоин этой булавы. Александр Конецпольский тоже считал себя не менее достойным стать гетманом. Этому в значительной мере могла способствовать шляхта Киевского воеводства, жившая на границе с татарами и владевшая Днепром. А в чьих руках Днепр — в тех и казаки.