Пышное убранство зала дополнялось яркими нарядами гостей. Шляхтянки, возле которых увивались услужливые, предупредительные кавалеры, шелестели плотным шелком широких юбок, вышитых крупными цветами. С длинных рукавов их платьев ниспадали тонкие кружева; кунтуши оторочены были белым мехом, а на высоких шеях сверкали жемчужные ожерелья, кораллы или золотые крестики на черных бархатных ленточках.
Пожилые гости разбились на кружки и гудели встревоженным роем. Шляхтичи, сидевшие на глухих волостях, о многом услышали здесь впервые и выражали свои настроения гневными возгласами. Приближалось то, чего они все время боялись и что могло согнать их с насиженных мест. Король Владислав вздумал начать войну с турками. Для этого он уже нанял десять тысяч немецких рейтаров; в Варшаве, во Львове и в Кракове построил новые арсеналы и льет пули, делает порох; ведет переговоры с папой о деньгах на экспедицию, а с Москвой договорился о походе против татар.
Коронный подстольничий Радзиевский, приехавший три дня назад из Варшавы, вслушивался в эти трусливые разговоры и длинными пальцами прикрывал насмешливую улыбку.
— Марс не дает покоя его королевской милости, — проскрипел лысый и пузатый Четвертинский.
— А что же, сиятельное панство, оружие приносит мир, — сдержанно сказал Радзиевский.
— Лучше бы уж он продолжал распутничать. Зачем ему война?
Януш Тышкевич, воевода киевский, раздраженно заерзал в кресле.
— Понятно, зачем: чтобы поставить королевскую династию над дворянством. Разве это не так? В этой войне Речь Посполитую победят если не турки, так свой же король.
— Сейм не даст согласия! — с апломбом изрек гетманич Конецпольский. — Не позволим!
— Не позволим! — повторило за ним несколько голосов.
Сухой, желчный Яков Шемберг, комиссар войска Запорожского, скривил тонкие губы.
— Уездные сеймики уже разрешили собрать общее ополчение.
— Но только для защиты.
— А воеводства и на это не дадут согласия.
— И правильно сделают, — сказал Януш Тышкевич. — Что король думает? Кто может устоять против султана, этого властителя Азии, Африки и трети Европы? Это же все равно, что одному идти против сотни. Правильно сказал пан Ржельский: первая проигранная война с султаном погубит нас, а он выиграет и пятнадцать войн. Сколько отнял он у генуэзцев, сколько у венецианцев! Даже принадлежавшую испанскому монарху Гулету разрушил... Все терпят. Так лучше рукавом заткнуть дыру, чем целым жупаном. Нет, воеводства на войну не пойдут!
— Жаль, — сказал Радзиевский. — Кто наступает, тот может хотя бы надеяться. Тридцатилетняя война немцев со шведами ослабила наших соседей настолько, что достаточно нам протянуть руку, чтобы Шлезвиг стал польским и мы получили бы выход к морю. Да и турки давно уже в роскоши утопили свою силу. Если мы не воспользуемся таким удобным случаем, история не простит нам этого.
— Лучше бы она нам спокойного короля подарила, — ответил князь Четвертинский. — Чтобы воевать со всем миром, нужны деньги, а кто их нам даст — уж не король ли?
— Нам Венеция поможет.
— Синица в небе, пан коронный подстольничий! А в войско нам придется набрать всякий сброд, голытьбу, и они нас если не задушат, так объедят наверное.
— Казаки этого только и ожидают, — сказал Шемберг. — Победим турок или нет, а с ординацией наверняка придется попрощаться.
— Нет, пан Радзиевский, с сильным бороться — смерти искать! Как вы думаете, пан воевода?
— Это уж верно! Лучше и короля и казаков держать на коротком поводке, чем искать ветра в поле.
— Мудро пан говорит, — сказал Конецпольский, — но нужно, чтобы и польный гетман на том стоял.
Гости, не желая касаться этой темы, замолчали и смущенно отвели глаза.
Чигиринский полковник Станислав Кричовский, круглолицый, с закрученными вверх усами, покачал головой и снова продолжил нить беседы:
— Пан воевода, на казаков одного поводка мало!
— Можно еще и веревку добавить, как делает князь Иеремия.
— И веревки мало, панове.
На него смотрели уже с удивлением.
— Ну, тогда виселицы! Или пану полковнику больше нравятся колы?
— Нет, все это ненадежные средства. Казаков, панове, если мы хотим удержать их в послушании, необходимо хотя бы немного утешить в их обидах.
В ответ на это весь зал захохотал, а молодой воеводич Стефан Потоцкий высокомерно крикнул: