— А ты откуда будешь? — перебил его Мартын.
Прелый только и ждал этого вопроса.
— О Протасе — слыхали, может, о таком? Из-под Канева? Еще не так давно был он простым казаком, а лет десять назад воротился из похода с большими деньгами... Где он их раздобыл — разное говорят. Сразу завелись у него и кони и челядь. Я конюшим служил. В троицу съехались к Протасу гости. Компанию водить стал он только с шляхтой — все паны да канцеляристы. После обеда этот Протас с ними — к лошадям, да белым платочком по крупу одну — раз! А я чистил ее хорошо, но ветер на дворе был — пыль и села. Как закричит мой Протас, точнехонько, как сосед шляхтич: «Пятьдесят горячих!» — и сам за плеть схватился.
Обидно мне стало: пусть бы уж шляхтич, а то свой же брат, православный.
«Нет, говорю, пане Иван, не бывать тому!» — и вилы ему в живот, а сам через плетень да в лес... И каждый у нас так... Нам с панами не по пути...
Вскоре все уснули, только Остап сидел, подперев руками голову, и вздыхал.
— А тебе почему не спится? — спросил Прелый, которого допекали комары.
— Сон не берет.
— Это у тебя бессонница, казаче! Нужно зачерпнуть воды из девяти криниц по девять раз из каждой, потом сложить костер из сучьев и девять раз отгасить... угли...
— А с чего она приключается, бессонница?
— Может, дивчина тужит.
Остап встрепенулся, пересел к Прелому и приглушенным голосом спросил:
— Ты правду говоришь?
— Ежели угадал — значит, правду.
— Тужит. Может, и тужит — да что с того!
— А ты дай ей цветка любистка напиться. Навек соединит!
— Мы и так уж соединены.
Остап громко вздохнул и снова пересел на край кургана.
Луна стояла уже над головой. На травах самоцветами сверкала роса, притихли птицы, и звонкая тишина обняла серебристую степь.
VI
На второй день в полдень казаки увидели лес Лебедин. Синей тучей тянулся он до самого горизонта. Измученные зноем, кони, почуяв лесную прохладу, уже без понуканий бежали в тень. Едва приметная тропа, вытоптанная зверем, извивалась под ветвистыми дубами, между диких груш, по густому орешнику, колючему боярышнику, среди папоротника, достающего всадникам до колен. Поваленные бурей деревья беспорядочно громоздились на дороге, как трупы на поле боя.
Хотя солнце ярко светило, но под зеленым шатром и днем стояли влажные сумерки. Глубокую тишину не нарушал ни беспрестанный шелест листьев, ни треск сучьев, по которым солнечными зайчиками прыгали золотистые белки, ни фырканье ежей, часто переползавших тропинку. Степные кони при каждом шорохе нервно прядали ушами, а когда в орешнике послышался треск, они испуганно захрапели и шарахнулись в сторону.
Максим Кривонос, очутившись в лесу, тоже настороженно оглядывался вокруг. В степи или на воде было спокойнее — там враг на виду, каждое его движение можно предупредить, — а в лесу казаки вздрагивали при каждом таинственном звуке, даже если это птица задевала ветку дерева.
— Диких кабанов здесь очень много, — сказал Прелый. — Злющие, анафемы! Как увидишь свинью, скорее лезь на дерево, а то хрю-хрю, чавк-чавк! Так рылом и прет. С ног свалит и давай рвать.
Впереди послышалось кваканье лягушек. Тропинка привела к болоту с ржавой водой. Оттуда тянуло тяжелым духом, тучами вилась мошкара, а от лягушек, казалось, кипела вода. Прелый пошел впереди, ногами нащупывая невидимую тропинку, скрытую осокой и аиром [Аир – болотная трава].
На маленьком островке, окруженном водой, в ивняке неожиданно застрекотала сорока. Прелый хитро улыбнулся казакам и точно так же застрекотал в ответ. Над кустами показалась голова и уставилась на всадников.
— Не узнаешь, что ли? — спросил Прелый.
— А кто с тобой?
— Такие, что и сами дорогу найдут!
— А пусть скажут: где больше всего крестов?
— Клубок есть? — вместо ответа спросил Мартын. — Мы тогда покажем!
— Проезжайте!
За болотом тропинка пошла по оврагу. Он становился все глубже и глубже, деревья, увитые хмелем, стояли здесь зеленой стеной, и только кое-где сквозь ветки проглядывала синева неба. Охрана теперь закуковала кукушкой, да так натурально, что Прелый даже не обратил на это внимания. Кривонос довольно улыбнулся: «Научит беда коржи с маком есть», — и громко закуковал сам в ответ.
— А ты чего же молчишь, чертов глухарь? — вдруг раздалось над головами всадников, и кривая палка полетела с дуба прямо в Прелого.
На толстом суку, свесив ноги, сидели два парубка. Прелый почесал спину и, оправдываясь перед Кривоносом, сказал:
— Я еще и виноват! Разве вам на этом дубе караулить приказано? Возле камня нужно!