Недооценил он Сару. Так ему и надо — за собственную тупость он заслуживал быть подстреленным: вышел на открытое место, как последний идиот. Сначала Клейтон, затем Сара; Магнус потерял сноровку и — преимущество.
Рану он вскрыл ножом. Странно было видеть свою кровь на лезвие ножа, но ему не впервой. Он отнял комок марли взглянуть. Разорванная плоть тотчас наполнилась густо-красной кровью.
Дьявол! Она задела артерию. Магнус вновь прижал комок к ране и с силой придавил, пока болью не стала пульсировать вся нога. Знакомая ситуация. Одно давление вряд ли поможет, да и ждать у него времени не было.
Рана была на внешней стороне бедра, близко к колену, и он знал, что задета не бедренная артерия. Возможно… как там ее… латеральная, огибающая бедренную кость? Да какая разница; надо остановить кровь и пойти пришить эту девку.
Магнус зажал нож между коленей кончиком лезвия вверх. Правой рукой потянулся назад, поискал в брезентовой сумке и наконец нашел пропановую горелку.
Какая ирония.
Скольких он уже поджарил такой вот горелкой? Сколько жизней отнял с ее помощью? А сейчас, может статься, это приспособление ему спасет жизнь.
Магнус локтем вдавил комок марли в рану, затем открыл вентиль на пропановом баллоне. Выудив зажигалку из кармана, поджег газ, направил синий язычок пламени на кончик ножа и подождал, пока лезвие накалится.
Надо прижечь рану. Отнять марлю, вставить нож в рану и прижечь артерию. Затем перевязать потуже, и можно будет идти. Неизвестно, правда, откроется ли рана вновь, но он выиграет время и получит возможность передвигаться.
Лезвие начало краснеть.
— Ну, ты за это заплатишь, Сара. Я придумаю, как заставить тебя платить мне снова и снова.
Он перекрыл вентиль и бросил баллон, держа нож в правой руке. Раскаленный кончик завис в полудюйме от марли.
— «И где вина, там упадет топор».
Левой рукой Магнус убрал тампон, а правой ввел острие ножа во входное отверстие от пули. Кровь запузырилась, и мышца зашипела, наполнив кабину вездехода вонью паленого мяса.
06.58
Клаус Румкорф неподвижно сгорбился на сиденье пилота. Двигались одни глаза: он наблюдал за тем, как последний из стаи предков проскочил мимо «Сикорского» и понесся по дороге к особняку. Это были последние отставшие из стаи, что бросилась вдогонку Колдингу и Клейтону.
Клаус сидел на правом сиденье вертолета, глядя в плексигласовое окно двери. И если он мог смотреть наружу, значит, его могли видеть внутри кабины, поэтому сидеть надо тихо-тихо… А тихо сидеть так трудно, когда тело бьет дрожь от холода и нескрываемого страха.
Как мог он быть так слеп? С того самого момента, как эмбрионы начали оформляться, он знал — где-то в глубине души, — что они будут нести смерть, а не жизнь. Все теперь стало понятно, обрело свой извращенный смысл. Он урезал Цзянь дозу лекарства, чтобы растормошить, «снять с тормозов» ее потрясающий гений. Но вместе с тем вернулись ее маниакально-депрессивные симптомы, ее суицидные порывы, и она проявляла эти порывы тем, что создавала таких вот тварей.
Последний из предков свернул на главную дорогу к старому городу. Надо просто посидеть еще несколько минут, убедиться, что у него есть время взлететь в случае, если шум двигателя «Сикорского» вновь приведет их сюда.
Только сейчас, буквально в смертельной осаде, Клаус осознал, что он за человек. Проект предков был направлен не на спасение жизней людей, а на создание живого существа. «С нуля». Не какой-то бактерии или вируса, не простейшего с несколькими тысячами генов, но большого, развитого млекопитающего.
Сотворение жизни — исключительная привилегия Бога.
Бога, а отныне — и Клауса Румкорфа?
Он долго пребывал в таком комфортабельном заблуждении — и поздно спохватился. А когда иллюзии начали таять, когда на глазах Клауса его же творение едва не убило Каппи, у него был еще шанс все остановить. После посадки на лед надо было дать коровам умереть, но он позволил собственной непомерной спеси руководить своими действиями.
У Клауса перехватило дыхание. В конце колеи от главной дороги обратно трусил одинокий предок. Он остановился на перекрестке в ста ярдах от вертолета.
И как будто смотрел прямо на него.
— Нет, — прошептал Клаус. — Пожалуйста, нет.
Гребень предка вдруг резко вскинулся, полупрозрачная желтая перепонка осветилась утренним солнцем. Широко открылась зубастая пасть. Клаусу внутри кабины не было слышно, но он знал, что зверь издал страшный рев, созывая своих собратьев назад.