С другой стороны, сегодня каждая мысль становится банальной через час после рождения. Это называется: информационная революция. Ты ищешь вожделенную толстую книжку, покупаешь или крадешь ее в каком-нибудь магазине для умников, читаешь, захлопываешь последнюю страницу — дома, лежа на красном ковре под разрисованным потолком, — и думаешь, что вот теперь ты знаешь какую-то новую, интересную вещь. А потом выходишь на улицу и вдруг обнаруживаешь, что эта вещь уже давно известна каждому шестнадцатилетнему мажору, потому что у него есть: а) выход на барыгу, всегда готового помочь в открытии дверей восприятия, и б) Интернет, где он узнает много нового. Он может быть тупым как баран (как это бывает в девяноста процентах случаев) и понимать эту самую вещь в корне неправильно, но ему — а заодно и всем остальным — достаточно того, что он просто знает о ее существовании. Это называется: продвинутость.
Один из немногих дельных советов боящемуся выглядеть непродвинутым: сиди дома, молчи и не рыпайся, а то сморозишь банальщину где-нибудь в обществе «приличных людей». Хотя лично мне плевать: я — банальный парень без особых претензий. Я не продвинутый.
…Ролан Факинберг:
— Андрей, сейчас я смажу член Алексея медово-соляной пастой. Алексей ляжет на кушетку, а рядом с ним будет стоять моя голая ассистентка, систенастка, кантистесса… — (Камера переходит на голую девушку, жеманно улыбающуюся и посылающую в зрительный зал полную эротических флюидов отмашку.) — Специально для того, чтобы его фаллос находился в эрегированном состоянии. Вы, Андрей, должны слизать медово-соляную пасту с его восставшего пениса. — (Из зрительного зала — гул одобрения.) — А на кону в этом конкурсе у нас пять тысяч рублей!
…Игорь Петров бряцает трубкой о стандартно-офисный аппарат (такой, с максимумом кнопок и дизайнерских изгибов) и отрывает несколько пухлый зад от кресла (такого, с колесиками и анатомической конструкцией). Он протягивает мне одутловатую руку и предлагает угоститься пиццей.
Ага, значит, это все-таки была пицца.
— Я не хочу. Я только что позавтракал. Обрывком трехдневной котлеты. С чаем. А до этого я всю ночь ел осетинский контрабандный спирт, от которого можно умереть.
— Ну и хорошо. Нам больше достанется.
Я уже неоднократно замечал за ним одну интересную особенность. Он всегда отвечает только на первую часть реплики собеседника. Вне зависимости оттого, что говорится во второй — вторую он просто не воспринимает. Поэтому из этого ответа вовсе не следует, что ему абсолютно плевать на то, что я мог бы сдохнуть от этого спирта (ему плевать, но следует это не из его ответа).
— Тебя здорово отделали, — констатирует Игорь Петров (в нотках голоса читается довольство тем фактом, что отделали не его. Я его за это не сужу, у него такой взгляд на жизнь). — Что, экстремально было?
Как и многие офисные работники, Игорь Петров писает кипятком от слова «экстремально».
Еще набор мочегонных терминов: «позитивно», «креативно», «эксклюзивно», «визуально», «актуально», «концептуально». Хотя нет, «концептуально» уже устарело.
Я пожимаю плечами:
— Да нет, так себе. Терпимо.
Потом он долго рассматривает принесенную мной пачку фоток (так, как будто ему не дали говна — его естественное теперь выражение лица, которое он тренировал несколько месяцев), а потом довольно долго лыбится в окно (так, как будто за окном его ждет голая Памела Андерсон, готовая к сексу по первому требованию).
— That's fine, — резюмирует он наконец (я и сам знаю, что fine и даже very — для данного конкретного издания). — Хотя Леша Прудкин и будет моршить носик. Но ничего страшного, он у нас вообще довольно въедливый парень.
— Кто такой Леша Прудкин?
— Кто — кто такой?
— Леша Прудкин — кто такой? От тебя воняет. Дерьмом.
— Ну как, такой бородатый. Сидит в главном офисе налево от входа.
Я знал «такого бородатого». Он действительно сидит в главном офисе налево от входа. Просто я никогда не интересовался, как его зовут.
— Он что, что-нибудь у вас решает? Арт-директор? Я весь твой род трахал в жопу. Так во Влаликав казе говорят.
— Нет. Но мы всегда делимся впечатлениями. По поводу всего, что печатаем или собираемся печатать.
— Тим-спирит?
— Пошел ты.
…Ролан Факинберг:
— Итак, блядь, Андрюха, к тебе вопрос: согласен ли ты за сто шестьдесят семь баксов вылизать, завылить, лавызить х… Лехи???
Андрюха: смущенно кивает. Ролан Факинберг: восторженный вопль в дилдо микрофона.
Зрительный зал: свист, восторженное (опять-таки) женское улюлюканье. Шквал аплодисментов.
Я, кажется, еще не говорил, что Игорь Петров немного похож на пидораса. Вообше сейчас многие похожи на пидорасов, это такая мода, символизирующая продвинутость. Навязчивая терпимость по отношению к сексуальным меньшинствам, порой переходящая в прямое копирование их стиля — один из непреложных атрибутов продвинутости.
Чаще всего люди, страдающие всем этим толерантным дерьмом, неспособны нормально относиться к человеку, который читает другие книги или смотрит другие фильмы. На спину такому персонажу сразу вешается какой-нибудь гадкий постере надписью Лох». При этом любой безыскусный пидор сразу же становится для них своим — в силу своей гомосексуальности, которой в их среде принято оказывать респект. То же самое происходит с нефами в так называемом развитом обществе, среднестатистический англичанин не станет с тобой разговаривать, если ты одет в скам-штаны и носишь козлиную бороду до ключип. но первый попавшийся нигтер вызовет в нем живое участие, потому что быть расистом — немодно.
Это называется — лагутентный гомосексуализм. Ты вроде как спишь с женщинами и даже способен вырастить и воспитать вполне законно (тобою) произведенное чадо, но при этом одеваешься, мыслишь и говоришь как ортодоксальный педераст. Прямо как в ситуации с вокалистом суперпопулярной группы «Мумий Тролль» (группу «Мумий Тролль» обычно принято снабжать устаревшим префиксом «рок-» и хвалить за музыкальное новаторство, но меня они просто бесят, особенно фронтмэн).
— Ты зачем пришел? — как обухом по голове вдруг вопрошает Игорь Петров.
— Не знаю, — говорю. — Я думал, что принес тебе фотки, но если нет, тогда я как раз собирался у тебя спросить: зачем я пришел? А заодно объясни, зачем ты занимаешься сексом с престарелыми мужчинами, компьютерами и бутылками из-под кока-колы.
«Зачем ты пришел сюда, парень?» — всплывает в моем мозгу. Строчка из песни, ее очень давно (когда я был в движении) придумал мой друг Липкий. Мы тогда все придумывали песни различной степени бездарности и идиотизма. Считалось, что мы занимаемся музыкальным творчеством.
Липкий имел в виду не конкретное место, а вообще мир — он всегда все сводил на максимально глобальные вещи (а мир и есть единственная максимально глобальная вещь). Сейчас он шьет кроличьи шубки в колонии общего режима в Челябинской области, где отбывает срок за распространение наркотиков в особо крупных размерах. Это единственный человек, с которым я переписываюсь не по Интернету. Надо сказать, я (как и вы, как и все счастливые обладатели компьютера и выделенной линии) отвык писать большие информационные порции от руки. Каждый раз в процессе создания очередной эпистолы у меня болит правая ладонь — так, как будто я неистово дрочил все предыдущие сутки… Адрес на конверте строгий и лаконичный: Челяб. обл., г. Бакал-2, а/я 5-й отр. Фамилия, имя… хотя нет, фамилия-имя теперь пишутся над адресом.