Строчка всплывает и уплывает. На вакантное место среди извилин плюхается снова Петров (а еще — на периферии — Ролан Факинберг, увлеченно наблюдающий за двумя орально сексующимися пидорами). У Петрова есть еще одна особенность: он никогда не садится, он всегда плюхается.
— Вспомнил, — произносит Петров тоном школьной учительницы физики, которая посреди урока вдруг вопреки здравому смыслу забыла закон Ома. — Мы хотели обсудить твое следующее задание.
Обсуждение моих «следующих заданий» обычно состоит в том, что: я, Петров и еще несколько редакторов идем на кухню, там пьем чаек с печеньем (горячая вода — из вбитого в аппарат пластикового бочонка), а под конец действа Петров произносит краткую формулировку. Пример краткой формулировки: «Фоторепортаж с нелегального чемпионата по боям без правил — возьмешься? У нас есть человек, готовый сделать текстовый материал».
Ни я, ни остальные сотрапезники в этом «обсуждении» участия не принимаем. Я говорю, что понял суть идеи, мы для приличия обмениваемся какими-нибудь проходящими по касательной фразами и расходимся. Не знаю, почему они отказываются оговаривать такие вещи по телефону.
— Что, идем на кухню?
Петров клацает пухлым пальчиком по нескольким кнопкам и бросает в телефонную трубку:
— Леша? Собирай всех на кухне. Мы уже там. Он нашаривает на столе пульт дистанционного управления, протягивает его по направлению к телевизору и нажимает STOP. Последний кадр (тот, который перед самым выключением экрана всегда на долю секунды сжимается и превращает людей из ящика в отражения из комнаты смеха): Ролан Факинберг ярко трясет рыжей бородой над Андреем, слизывающим последние капли меда с болта Алексея; на заднем плане танцует (весьма эротично танцует) голая ассистентка.
Петров (взяв пример с болта Алексея) встает, и мы выходим вон.
Продолжение рассказа о журнале «FHQ». Игорь Петров, и Леша Прудкин, и все, кто там еще с ними работает, получают очень мало денег. Они получают в три (как минимум) раза меньше, чем должны получать редакторы таких изданий. Мотивация: низкие доходы с продаж. Мотивацию хавают все, хотя любому вменяемому человеку ситуация ясна, как божий день. Собственник информационного холдинга «Гейлэнд», который выпускает «FHQ», — гений. Раз в неделю он приходит к ним в офис и травит командные (замимикрированные на пять с плюсом) байки, которые никто не принимает за командные байки Раз в неделю он устраивает пострабочие пьянки, на которых наряжается МС и читает придуманный им речитатив, состоящий из распевных вариантов произнесения имени собственного «GAYLAND».
Он не пользуется лимузинами, ездит на относительно скромной «Шкоде Октавии» без водителя и охранников и заставляет всех говорить ему «ты» Он — свой парень.
Он смотрит на них умными телячьими глазами и вкрадчиво объясняет:
— Деньги — говно, ребята. Мне важна движуха. Меня прет от того, что я делаю. Вас тоже должно переть. Иначе нам с вами не по пути.
Знаете, чем отличается развитой бизнес от его российской интерпретации? Развитой бизнес вас покупает, а его российская интерпретация — нае…ывает. Если выбирать из двух зол, то лучше уж продаться задорого, чем нае…аться бесплатно, вы так не думаете?
Люди, знающие лично шоубиз-воротилу Ивана Шаповалова, в свое время утверждали, что он искренне верил в название своей студии «Неформат» и в реале считал, что творчество группы «Тату» — неформатное. Такое случается. Правда, чаше с подчиненными, а не с боссами. Во всяком случае, все сотрудники информационного холдинга «Гейлэнд» уверены, что то, чем они занимаются, суть движуха. Которая настолько цепляет, что ради нее они готовы получать в три раза меньше положенного. Если весь мир делится на удавов и кроликов, то собственник холдинга «Гейлэнд» — идеальный удав.
Продолжение рассказа о журнале «FHQ». Собственник информационного холдинга «Гейлэнд», который выпускает «FHO» (и еще с десяток однояйцовых пресс-близнецов): Ролан Факинберг.
Болотный коридор (я имею в виду: не сырой, а болотного цвета коридор) был, как обычно, депрессивно и плохо освещен. Толи в «Гейлэнде» экономят на электроэнергии, то ли умышленно подавляют таким образом волю служащих. То же касалось и кухни. Не знаю, как это объяснить. Ее не спасало даже панорамное окно, в угоду продвинутым архитектурным изыскам заменяющее в ней граничащую с миром стену.
Стоит ли говорить: я никогда не любил эту кухню. Вообще. Находясь на ней, я невольно участвовал в тягучем, как кризис среднего возраста, и унизительном процессе, способном ввести в ступор и брейкдаун даже очень правильного человека. В процессе преображения некогда нормальных персонажей в неинтересных и ущербных даунов с алкогольной и наркотической зависимостью. Он может идти очень долго, этот процесс. Годами. И не приводить к окончательному результату — здесь присутствует цикличность действа, это в порядке вещей.
Почти все сотрудники подобных редакций — бывшие раздолбай, подонки и маргинально настроенные типы, которых неврубные папики пару десятков лет назад окрестили неформалами. В неформально прошедшей молодости у них развилась гибкость и образность мышления, которая отличает их от дубоголовых выпускников специализированных вузов и обеспечивает рабочими местами в таких вот конторах. Правда, через пару дней сидения в редакторском кресле упомянутая гибкость начинает довольно резко сходить на нет. Не то чтобы совсем на нет, конечно — иначе не имело бы смысла брать на работу именно их, — она не сходит на нет, она усекается и затачивается под нужды издания. Формуется, как детские куличики из песка. А бывшим подонкам и маргиналам хочется жрать, поэтому они приносят ее в жертву. Кто-то — со скрипом, долгим слюнявым прощанием и ночным нажираловом в одно лицо, кто-то — легко и спокойно. Как ошибку молодости. В память о которой бывшие оставляют за собой право на наркотики после (иногда — даже во время) работы и маленькие местечковые бунты, не заметные никому, кроме них самих: протащить через главного завуалированную пропаганду порнографии, ввернуть в слово редакции незнакомый цензору нацистский лозунг, написать в заголовке корпоративно настроенного текста слово peacedeathz. Такие убогие, глупые и на х… никому не нужные бархатные революции в стакане.
Бывших это греет, они цепляются за такие вещи. Но: у них все равно матовый зрак, уже никогда не способный заблестеть — сколько бы фена ты ни вынюхал в свободные от работы уикенды, сколько бы косяков ни забил под монитором редакционного компьютера.
Сколько бы ни ходил по темному коридору на эту сраную кухню, которую не спасает даже панорамное окно на всю стену. Сколько бы ни «тяготел к экстриму», сидя за компьютером.
Экстрим: он тоже четко регламентируется. Ты можешь резать себе вены и носиться сломя голову на дрегстере по дну высохшего озера, но не вздумай крысить бабки из кассы солидной компании и бить морды всяким мразям. Выполняй свою работу и, если что, не смей оказывать сопротивление при задержании. Оставайтесь с нами, как говорят в новостях перед рекламной паузой. И придет к вам Великое Счастье. Бэ-эм-экс, бэйс-джампинг, сноуборд, иногда скейт (а еще есть иноборд, фингерборд, кайтсерфинг, просто серфинг и мегабайты почти аналогичных друг другу терминов, как будто сошедших с передовицы про-MTVшного молодежного журнала для детей пепси) — это все дозволено. Хотя бы в целях того, чтобы ты всегда мог назвать себя модным словом «экстремал».
Я к тому, что: все эти попытки втиснуть в формат недозволенный экстрим — жалки. И Игорь Петров, и Леша Прудкин, и все, кто наматывает мили по болотному коридору от кабинета до депрессивной кухни — тоже жалки. А самое грустное, что они сами все понимают. Это понимание читается время от времени в их прорезиненном взгляде.
На самом деле ничего не имею против них. Нормальные люди. Ничуть не хуже, чем я сам (кстати, забыл сказать: я тоже — Бывший). Просто от всего этого депрессует. От зрака Игоря Петрова и Леши Прудкина (прямо) и от кухни (косвенно). Собственно, к этому сводятся мои претензии к данной точке пространства.