С моего ракурса взгляду открывался фрагмент внутренней (полой) поверхности этого, унизанной уходящими к шпилю рядами полок. Точно таких же, какие используют в поездах дальнего следования. Зафиксированных в нерабочем положении — мягкой поверхностью к стене. Перемежаемых вертикальными лестницами, с дальнего расстояния принимающими вид идеальных швов, прямых и устремленных в нераспознаваемую с этого ракурса бесконечность. Издалека все это плохо поддавалось идентификации и в совокупности казалось похожим на какие-то кибернетические соты, линейная упорядоченность которых только усугубляла общественный ужас.
Не приличествующая ситуации шутка: все вместе казалось похожим на упорядоченные в линии сотовые телефоны, вид с тыла. Здесь можно поставить смайлик, если когда-нибудь вам дадут возможность это напечатать.
Я подумал: может быть, я единственный в этой толпе, кто знает, что это такое: всего лишь полки и лестницы.
Я единственный, кто знает в доскональной степени одну весьма примитивную истину. Ролан Факинберг: всего лишь человек.
Единственный, кто знает: все происходящее — всего лишь хайтек. Ничего, кроме хайтека.
Может быть. А может, об этом знают все. Знают, но боятся себе признаться. Людям всегда нужны необоримые силы, чтобы подчиняться. Чтобы падать на такие вот глобальные измены.
Я выхватил из рюкзака фотоаппарат и начал неистово снимать — на ходу, оборачиваясь назад, из очень неудобного положения. Выдержка: 1/250, диафрагма: 5,6. Резкость: разумеется, бесконечность.
Никогда не ожидал от себя такого рвения при исполнении служебных обязанностей. Насколько я помнил, оные обязанности до сих пор сводились к тому, чтобы отснять грандиозное шоу. Мой контракт на пять тысяч долларов, пусть даже заключенный в устной форме, никто пока не разрывал.
Бег толпы теперь прекратился. Собранные в один гигантский общий котел человекоединицы шли (именно шли: переминаясь с ноги на ногу — с чужой на свою — и монотонно гудя, как музыка из открытых окон не оборудованных кондиционером тачек в пробке в час пик) по направлению к центру. Я прекрасно знал, каким будет дальнейший маршрут. Окольными и прямыми путями — к Манежной площади. Добро пожаловать на шоу Ролана Факинберга, люди.
Причина затора: ясна и понятна. По всем параллельным и перпендикулярным улицам он гнал такие же человечьи стада. Где-то они должны были выйти навстречу друг другу, столкнуться, перемешаться и бесформенной массой, замедлив движение, залиться в общий резервуар. Начиная от двора журfuckа МГУ и заканчивая остатками гостиницы «Москва». Все так, как сказал Игорь Петров. Даже еще большая площадь. Игоря Петрова, как всегда, нае…али. Думаю, они заполонят — по более-менее внятной окружности — весь промежуток между Пушкой, кинотеатром «Ударник» и Китай-городом. Никакому Полу Маккартни, никаким ЯНСР такое даже не снилось: максимум, что они смогли собрать — какой-то разнесчастный Васильевский спуск с его сорокатысячной вместимостью. Ролан Факинберг снова впереди планеты всей. Так и должно быть. Все просто здорово.
Когда неспешно шествующая масса поднесла меня к Театральной площади (мне еще повезло — две третьих населения Москвы окажутся намного дальше от эпицентра шоу), рядом со мной как-то случайно нарисовалалась студенческого вида девчонка. Имидж девчонки: на вид лет семнадцать, средняя — в силу не особо идентифицируемых черт лица — качественность, две псевдопубертатных блондинистых косички по обе стороны головы (влияние давно вышедшей из моды певицы Глюкозы — точнее, ее компьютерной интерпретации), виниловое мини, коротковатые, но аппетитные ножки в чем-то тяжелом и гриндероподобном. Типичный журfuck. Тем более что в ее правой руке был зажат кондовый крупнокалиберный диктофон.
— Вы не могли бы дать мне интервью? — хлопая наштукатуренными ресницами, спросила девчонка.
ИНТЕРВЬЮ 4
— Да, конечно. Почему бы нет?
— Прямо так, сразу? Хорошо.
Длительная пауза. Звуковой фон: гул толпы. На переднем плане — заикания и всхлипывания интервьюирующего.
— Что, первое интервью?
— Ххи-хи… Вообще-то, да.
— Журfuck?
— Ага, точно.
— Практическая работа?
— Все-то вы знаете… Да, типа того.
— Вы не стесняйтесь. Я думаю, времени у нас теперь достаточно.
— Хи-хи… Ээээ… Ну ладно. Хххи-хих! Ну… как дела вообще? Что нового?
— Да все нормально. А нового… трудно сказать. Очень много нового.
— Нет, давайте поподробнее.
— Вы действительно хотите получить подробный ответ на вопрос «что нового»?
— Ну так я же его вам задала. Значит, хочу.
— Вы уверены? И не боитесь, что я окажусь именно тем психом и извращенцем, который вдруг начнет отвечать на этот вопрос по существу?
— Не боюсь. Тем более что времени у нас, как вы сами сказали, достаточно.
— Ладно. Последний раз спрашиваю: вы уверены в том, что это именно ваша спичка?
— Какая спичка?
— Ладно, проехали. Я просто повстречался сегодня с одним чудиком и перенял его сленг. Короче: если сочтете, что я отвечаю на ваш вопрос слишком подробно, просто перебейте меня, о 'кей?
— Договорились.
— Ну, значится, так. Обычно вопрос «что нового» подразумевает, что спрашивающий интересуется у отвечающего, что произошло с ним с момента их последней встречи или разговора. Но, поскольку мы с вами до сегодняшнего дня не встречались, я возьму на себя смелость рассказать, что произошло со мной начиная с сегодняшнего утра, ладно?
— Это будет здорово.
— Хорошо. Сегодня утром я проснулся в поезде Владикавказ — Москва, которым вместе с толпой нахерачившихся спирта ублюдков возвращался с выездного матча «Спартак» — «Алания». Поезд приходил в Москву в шесть с копейками утра…
ИНТЕРВЬЮ 4 (продолжение) (читать начиная с 1-й страницы)
ИНТЕРВЬЮ 4 (окончание)
— Да… Никогда не встречала такого словоохотливого персонажа.
— Конечно, не встречали. Это же ваше первое интервью.
— Хи-хи… Да нет, не в том смысле. Я имею в виду, вообще не встречала. Хорошо, что у меня были с собой запасные кассеты. Между прочим, по вашей милости мне пришлось стереть несколько своих любимых альбомое. Земфира, «Мумий Тролль» и Чичерина, а еще саундтрек к фильму «Брат-2».
— Ну, ничего страшного. Это все равно безнадежное старье, а Мумий Тролль — вообще позорный лагутентный педрила. А насчет словоохотливости — я же предупреждал. Вопрос формирует ответ. Не хочу быть журналистско-литературным папиком, который с высоты прожитых лет дает уроки неоперившейся студентке, но это ведь самое главное в любой интервьюхе. Да и не только в ней — вообще во всем. Правильно формировать вопросы. Иначе рискуете получить от какого-нибудь шизофреника вроде меня такую вот многочасовую отповедь.
— Так это же просто здорово. Вы сами не представляете, как скрасили мне досуг. Иначе бы я всю дорогу тупо стояла в толпе придурков и ждала начала этого треклятого шоу.
— Вы хотите сказать, что встретили меня случайно? И никто вас не нанимал?
— Эээ… Откуда вы знаете?
— А вы не поняли?
— Блин… по-моему, не совсем. Сейчас… черт возьми, так ведь получается, что и вас он тоже нанял!
— Вот именно. Как хорошо, что до таких милых девушек все так быстро доходит.
— Вы хотите сказать, что все эти люди… вся толпа…
— Думаю, каждый из них тоже выполняет только ему отведенную функцию. Точнее, думает, что выполняет. Я знаю одно: каждый из находящихся здесь людей должен был по заранее заключенной договоренности зачем-либо присутствовать сегодня в восемнадцать ноль-ноль на Манежной площади. Я должен сделать фоторепортаж, а вон тот пьяный работяга, к примеру, подвязался установить какую-нибудь декорацию. А тот карнегианец в галстуке и с каплями пота на лбу, вероятнее всего, собирался заключить с кем-нибудь какую-нибудь сделку. А еще кто-то снимает кино, новое слово в индустрии развлечений — они с ним договорились еще много лет назад, когда он бухал в говно на памятнике Ломоносову. Кстати, что здесь делаете вы?
— Ой, я… Не знаю… Не думаю, что могу вам об этом говорить.
— Не бойтесь. Теперь можете.